В плену нашей тайны

Вы когда-нибудь находили своих родителей на краю жизни и смерти? Держали в объятиях их обмякшее тело и шептали слова мольбы, чтобы они открыли глаза, чтобы посмотрели на вас и успокоили? Впервые в жизни я плакал, не мог контролировать слезы и свои поступки. Просто прижимал к груди маму, и просил Всевышнего не забирать ее. Ведь она ни в чем не виновата.

Те два дня, пока врачи спасали мать, пока она приходила в сознание, я не жил, словно сам прибывал на границе рая и ада. В мыслях крутилось ураганом множество слов, которые не сказал матери, хотя должен был. Например, что люблю ее или что у нее очаровательная улыбка. А еще… там поселилась лютая ненависть: сперва к неродному отцу, чьи фотографии я сжег в один из тех дней, потом к Еве.

Но, несмотря на кипевшую злость в венах, на раздирающее чувство внутри грудной клетки, я все равно не смог позволить деду тронуть Исаеву. А он узнал про нее, и про то, что именно она рассказала всем нашу чертову тайну. Хотел стереть их семью с лица земли, растоптать, а глупую Еву отправить в психушку. Ведь слухи про ее странности тоже дошли, как и про мою неродную кровь.

И хотя я винил Исаеву в случае с мамой, но допустить подобного не мог, просто не мог и все.

— Она это сделала из-за меня! — крикнул я, врываясь в кабинет к деду. В кармане джинсов лежал складной нож, который я стащил у отца из охотничьей сумки. Ну что может ребенок сделать? Какими рычагами воздействовать? Вот и я лучше ножа ничего не придумал.

— Все уже решено, эта мерзавка отправится в клинику и будет там страдать за свой чертов язык, — прорычал дед.

— Я сам ей отомщу за маму! Если с кем и хочешь поквитаться, поквитайся со мной! — кричал, сжимая руки в кулаки.

— Сам? Не смеши меня! — повысил голос дед. Тогда я вытащил ножик, щелкнув по нему и оголив лезвие. Подставил к своей шее, задрав подбородок. Сердце лихорадочно билось, едва не разрывая легкие на части. Меня трясло, я не мог насытиться кислородом, прибывая в каком-то туманном состоянии.

— Что ты делаешь, сосунок? — дедушка подскочил со своего дорогущего кожаного кресла, округляя глаза. Я был готов к этому с первого шага, с той минуты, как взял нож. Дед не поверит обычной выходке, но он наслышан о моих безрассудных поступках, а еще он повернут на своей, чертовой, репутации. Поэтому надавить на лезвие и пустить струю крови было необходимо.