Доступные источники в лице матери пояснили, что пока мой эморегистратор чистого зелёного оттенка, я могу рисовать сколько влезет и не нужно отвлекать занятых людей такими глупыми вопросами. Скорее всего, примерно в этот момент до меня начало доходить, что с моим эм-эром не всё ладно – он всегда был зелёным, как весенняя травка. Даже когда я была взбеленена до готовности перегрызть кому-нибудь горло голыми зубами – что, вроде, не является нормальным желанием нормального человека – прибор беспечно мигал зелёным. Тогда я снова начала рисовать. Сначала шифровалась, но, как известно, безнаказанность расхолаживает. Ирония судьбы – насмешка над моей беспечностью – поймали меня в том же парке на той же скамье. И закрутилось – бесконечные медосмотры, которые показывали, что я исключительно здорова, замены эм-эров, психологи. В итоге, меня признали носительницей вируса особо опасного штамма, который в силах дурить защитную аппаратуру и сослали на базу желторотиков – охранять границы Города на благо родины и всеобщего спокойствия.
Транквилизаторы на меня не действовали совершенно. Нужно ли говорить, что я устроила на Базе весёлую жизнь для всего персонала. Настолько весёлую, что вместо трёх-четырёх годов подготовки, меня бросили на первую вылазку уже через неполный год. Подозреваю, инструкторы планировали "потерять" меня в ближайшем же овраге, но я родилась под счастливой звездой – мы сразу же натолкнулись на заставу. Весь офицерский состав был перебит, кадеты, в большей своей части, захвачены в плен и отконвоированы в постоянное поселение. Там, в специальном загоне-передержке для пленных я впервые увидела отходняки от транквилизаторов. Ребят буквально выворачивало наизнанку, они готовы были жизнь положить, лишь бы получить очередную дозу. Некоторые, особо зависимые, не выжили. Остальных же откачали, откормили и принялись социализировать. Тогда я впервые познакомилась с книгами – написанными до Великой катастрофы и современными. Меня, ушедшую в книжный запой, решили оставить в покое, а потом я наткнулась на краски и пропала для общества окончательно. Кажется, я изрисовала все стены поселения прежде, чем меня решились остановить и мягко намекнуть, что творчество – это здорово, но общине нужны рабочие руки. Мне дали время, чтобы поискать себя, но поселение и та работа, что оно давало, к тому моменту мне уже наскучили. А здесь, очень кстати, Шакал, как командир одной из приграничных застав, кинул клич на поиск добровольцев. Собственно, так я здесь и оказалась.
– Я, честно признать, рассчитывал на тебя как на торговца или спеца-социализатора, – проворчал вожак откуда-то из палаточной глубины – и совсем не понимаю, как ты оказалась в палатке бойцов.
– Окстись, командир, какие торгаши, там же работать нужно – весело крикнул Бес, подмигивая взвившейся на ноги Спичке, – а этой особе лишь бы брюхо набить, языком почесать, да до карандаша дотянуться.
Ответ рыжей утонул в общем весёлом гомоне. Остаток вечера порядком осоловевшая Четвёртая лениво слушала грызню Спички и Беса, вяло отбрыкивалась от предложений первой «совершить отрезвляющий заплыв на другой берег реки» и от домогательств второго на тему «поучить танцевать», огрызалась с Оводом, вздумавшим возобновить тему зверского избиения боевых товарищей и под конец заснула, на удивление, совершенно счастливая.
А наутро в палатку влетел взъерошенный часовой с вестью, что боевой отряд Города находится в половине дня пути от лагеря.
***
Кочевники сумели поразить Четвёртую в очередной раз, хотя ей казалось, что она полностью утратила способность удивляться выходкам этих невероятных людей. Бойцы в долю секунды из ленивых неорганизованных раздолбаев обратились в собранных матёрых вояк. Буквально за час лагерные палатки и всё их содержимое было утрамбовано в вещевые мешки, а мирное население выстроено в походную колону на краю осиротевшей поляны.
С другой стороны поляны деловито суетилась стая – проверяли оружие, готовили ловушки, шутливо переругивались с командиром, прощались с отбывающими.
Четвёртая сама не поняла, как оказалась в группе покидающих лагерь. В какой-то момент растерявший всю свою напускную расслабленность Шакал сунул ей в руки гитару и, наказав беречь пуще своей шкуры, вытолкал из палатки, где Четвёртую тут же поймал водоворот спешных сборов. В себя она пришла уже груженная неподъемным рюкзаком с гитарой под мышкой, окруженная взбудораженной детворой и странно-спокойными женщинами.
Взъярённая подобной несправедливостью, Четвёртая бросилась за разъяснениями к Бесу, но тот лишь недоумённо пожал плечами: