В подполье Бухенвальда

Девушки с присущей им на этот счет наблюдательностью первые заметили, что творится с парнем, и вскоре Данилова любовь ни для кого в лагере уже не была секретом. По молчаливому соглашению и военнопленные, и девушки из хорошего сочувствия всеми мерами старались сделать так, чтобы на работе Данила и Настенька работали поближе друг к другу.

— Да бросьте, девчата, — смущаясь, отмахивалась от подруг Настенька. — Просто он очень хороший, душевный человек, а вы — любовь. — Но у самой как-то уж очень сладко замирало сердце в ожидании начала тяжелого рабочего дня, где она опять увидит этого красивого и такого ласкового парня.

— Почему же он мне снится по ночам, если это не любовь? — про себя недоумевала Настенька, просыпаясь в душном бараке, и не находила ответа.

Однажды, после долгого вечернего разговора с Настенькой через колючую проволоку забора, у Данилы словно крылья выросли. Самая тяжелая работа казалась для него пустяком, посвистывая, ходил он какой-то пружинистой походкой, а вечерами задушевно пел украинские песни.

Утром в один из понедельников в маленьком лагере брикетного завода не оказалось трех человек военнопленных и двух девушек. Когда они ушли: в ночь на воскресенье или в ночь на понедельник — никто не знал. Напрасно бесновалась полиция, обшаривая окрестности. Кроме аккуратно перерезанной проволоки, никаких следов не было. Только двое — трое военнопленных осторожно переглядывались да старый немецкий рабочий Келлер Бруно прятал в сивые, прокуренные усы лукавую усмешку. Кто бы мог догадаться, что это он достал беглецам гражданскую одежду. Побывавший в русском плену во время первой мировой войны, он отблагодарил русских за добро, которого не забывал более четверти века.

Больше двух недель шли беглецы на восток, обходя населенные пункты, но не может Данила спокойно рассказывать об этом времени, потому что уж очень много самого светлого и самого страшного в его жизни сконцентрировано в этих неделях.

Наткнулись на них дети, когда они, измученные, спали в кустах на дне заросшего оврага. Хозяин крупного поместья, расположенного неподалеку, организовал на беглецов охоту по всем правилам искусства с собаками, загонщиками и стрелками, и вот они в двух маленьких клетушках, перегороженных тонкой деревянной перегородкой. Хозяин, как возглавляющий ландрат[26], сам лично допросил их, пообещал на следующее утро отправить в город, в полицию, и приказал на ночь запереть в каменный сарай с зарешеченными окошками. Немного успокаивала возможность разговаривать с девчатами через тонкую перегородку, но поздно вечером пришли вооруженные батраки и повели куда-то девушек.

— Куда? Гады! — взревел Данила, предчувствуя что-то недоброе.

— До пана, полы мыть, — ответил голос по-польски, и шаги замерли где-то в глубине огромного двора.

— Яки таки полы? Ночью? — бесновался Данила, с бешенством сотрясая решетку.

Более двух часов прошло, прежде чем привели и втолкнули в клетушку всхлипывающих девушек.

— Ну что там? Били, что ли? — посыпались наперебой встревоженные вопросы.

— Отвяжитесь! Сказала — отвяжитесь, и все! — неожиданно зло и как-то истерически огрызнулась обычно добродушная Клава, и, несмотря ни на какие уговоры, ни одного слова из-за, перегородки, только приглушенные всхлипывания.

— Да Настенька же? У чем дило? — умоляюще допытывался Данила.

— Не надо, Даник! После узнаешь, — чуть слышно прошелестел голос Настеньки.

Перед самым утром душераздирающий визг Клавы, как пружина, подбросил всех с пола. Данила, обдирая руки, вырвал несколько досок из перегородки и отпрянул назад. На стене висела Настенька, подставляя свою белокурую голову первым робким лучам света раннего летнего утра, которые, как бы стыдясь своей нескромности, едва скользнули по порванному платью, по худеньким рукам в фиолетово-багровых пятнах синяков и кровоподтеков и отразились в застывших от ужаса глазах Клавы.

— Прощай, ридна! — как-то до жути спокойно сказал Данила, когда Настеньку сняли с петли, привязанной к решетке окна, и вдруг, схватив доску, как исступленный бросился на решетку. Под страшными ударами посыпались куски кирпича и цемента, и решетка вылетела из окна от этой силы, удесятеренной отчаянием и гневом.

Только Даниле удалось бежать, потому что подоспевшая охрана и батраки успели схватить его товарищей. Через десять дней в ближайшем лагере военнопленных их повесили по приговору суда якобы за изнасилование двух русских девушек. А еще через три дня среди ночи вспыхнула усадьба богатого хозяина, охватив огнем и жилые помещения, и сеновалы, и скотные дворы. Почти ничего не было спасено из его имущества и с трудом опознан его обгорелый труп, проткнутый вилами.