В подполье можно встретить только крыс…

Командующий армией — генерал-полковник (впоследствии генерал армии) Михаил Ильич Казаков, присматривался с явным недоверием. Один раз ко мне запыхавшись вбежал адъютант:

— Командующий приказал вам ехать с ним.

— Куда?

Но адъютант уже умчался. Я выскочил из землянки. Моя машина только подъезжала. В ней сидел офицер-разведчик. Машина командующего отъехала и сразу, взяв высокую скорость, понеслась в северном направлении, без дороги. Я бросился на переднее сиденье:

— Гони, Павлик! Не потеряй ту машину.

Павлик с места резко пошел набирать скорость.

— Куда едем? — спросил я разведчика.

— Не знаю. Он (Казаков. — П.Г.) никогда не говорит, куда ехать собирается.

Я быстро развернул карту. Сориентировался и начал следить. Приметных ориентиров нет. Села и хутора снесены, уничтожены, и место их покрыто снегом. Нет и дорог. Как дороги в разных направлениях проходят колеи. Леса, рощи, перелески утратили ту конфигурацию, которую имели во время топографических съемок, и потому тоже не могут быть полноценными ориентирами. Единственно надежные ориентиры дает рельеф местности. А в этом деле у меня навык порядочный.

Едем двадцать, тридцать, сорок минут в сторону переднего края обороны противника. Машина командующего вышла в танковую колею и, не снижая скорости, мчится по ней.

— Куда же он?! — мелькает у меня мысль. — Вон выскочим на горбочек, и прямо под немецкие пулеметы.

— Павлик! Надо быстро обогнать командующего. Обязательно вон до того бугорка. Гони!

Павлик почти вплотную подошел к машине командарма, вырвал свое авто из колеи и вышел на уровень той машины.

— За мной на предельной скорости, — крикнул я шоферу командующего.

И вид мой, видимо, был такой повелительный, что он, даже не взглянув на командующего, погнал за Павликом, который по моему указанию мчался в лощину, чтобы по ней скрыться в опушке леса. И в это время ударил крупнокалиберный немецкий пулемет. За ним застрочили «стан-качи». Они, видимо, ждали нашего появления на возвышенности, но увидев, что мы разворачиваемся, открыли огонь по просматриваемому сектору. Но сектор этот был так узок, что мы его проскочили очень быстро. И все же на машине командующего было несколько пулевых пробоин, в том числе был пробит бензиновый бак.

Когда мы, добравшись до леса, остановились, я подошел к командующему.

— А в чем дело? Откуда здесь немцы? — спрашивал он удивленно, разглядывая свою карту.

— А где же им быть?! Вот передний край обороны немцев. Вот здесь мы начали разворот. Здесь нас обстреляли. А здесь мы стоим сейчас.

— А разве мы не здесь? — показал он совсем другое место.

Я обратил его внимание на рельеф местности, и он понял свою ошибку.

С этого дня жизнь моя превратилась в ад. Казаков без меня никуда не ехал. Посылал разыскивать заблудившихся и проверять правильность донесений о местоположении войск. На это уходила масса времени.

Из этого периода больше всего запомнилась работа по ликвидации ошибок ориентирования.

Вот пример. Дивизии, в командование которой я не вступил только из-за вмешательства Сухомлина, 66-й гвардейской, было приказано ночью передвинуться в новый район, ближе к первому эшелону армии.

Дивизия передвинулась и донесла, что заняла указанный ей район. Утром армейские офицеры связи не нашли штаба дивизии. Переговоры по радио ни к чему не привели, и Михаил Ильич поручает мне: «найти!» А как? Изучаю как следует район, в котором она была. И нахожу такое сплетение дорог, проторенных войсками, в котором дивизия вполне могла пойти не к фронту, а в обратную сторону. Нахожу ее ушедшей на двадцать километров в тыл и за полосой своей армии.

Для себя по подобным фактам я сделал твердый вывод: командиры нашей армии, в своей основной массе, не умеют ориентироваться на местности без дорог, населенных пунктов и хорошо отличимых местных предметов, да еще при отсутствии местного населения, у которого можно было бы спросить о местности. Я посоветовал командующему провести хотя бы несколько занятий со всеми категориями офицеров на ориентирование по рельефу. Но армия все время была в походах и боях, времени на проведение офицерских сборов не было. Оставалась единственная надежда — сами «дойдут».