В погоне за «Босфором»

– Тогда можно и согласиться, – заявила она, – я не против пожить в Европе, пока мой муж служит в армии. Кстати, раз он моряк, значит, будет много времени проводить в море, а может, вообще уйдет в кругосветное плавание.

– Надин! – укоризненно воскликнула Софья Алексеевна. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое?! Ты шутишь над святыми вещами, ведь семья для женщины должна быть всем!

– Скавронская не была виновата в том, что ее по капризу императора выдали замуж, наверняка, ей тоже кто-нибудь нравился, вот она и отомстила навязанному ей мужу. Что же, она должна была проглотить то, как с ней обошлись?

– Багратион, вообще-то, тоже не хотел на ней жениться, – напомнила старая графиня, – неизвестно, кто в этом вопросе оказался пострадавшей стороной. Может, это он должен был мстить ветреной жене, а Багратион полюбил ее всею душой, все прощал, даже измены.

– Как же он ее мог любить, если она жила в Европе, а он все время воевал? – удивилась Надин.

– Так бывает. Он десять лет писал ей нежные письма. Обычно женщин, не заслуживающих любви, обожают…

Намек оказался настолько прозрачным, что Надин иронично поинтересовалась:

– Бабушка, вы имеете в виду меня? Я знаю, что эгоистична, но зато я умею заводить друзей среди мужчин, и с мужем тоже надеюсь подружиться.

– Так, может, ты подружишься с Ордынцевым?

– Он – такой высокомерный нахал, что это вряд ли получится, – возразила Надин. Она вспомнила самоуверенное черноглазое лицо, издевательский смех и поморщилась. – Боюсь, что мне в случае этого брака грозит долгая жизнь в Европе.

– Давайте отложим разговор до завтра, – предложила старая графиня. – Время уже позднее, пойдемте спать. Утро вечера мудренее.

Софья Алексеевна печально вздохнула.

– Утром придется написать Шереметеву, но готовьтесь, нам предстоит тяжелое объяснение…

Ярость обожгла Надин. Ее остановили в полушаге от самой блистательной победы. Просто подстрелили на взлете. Но, глянув, в расстроенное лицо матери она промолчала. Может, бабушка права, и утро вечера и впрямь мудренее? Надо пойти спать. Вдруг она завтра проснется и придумает, что делать дальше?

Что тут придумаешь? Когда Надин позвали в гостиную для встречи с отвергнутым женихом, она сделалась ни жива, ни мертва. Сразу померещилось лицо Шереметева: как тот вскрывает письмо ее матери и осознает, что свадьбы не будет. Надин шла в гостиную, и ее сердце разрывалось от отчаяния и жалости. Граф сидел рядом с Софьей Алексеевной, и лица у обоих были печальные. Надин поздоровалась и замерла в дверях, не зная, что делать дальше.

– Дорогая, я сообщила графу о том, что не могу дать своего согласия на его предложение. Я также рассказала ему о причине этого решения, – завидев дочь, сказала Софья Алексеевна. – Надеюсь, что Дмитрий Николаевич понял, что у меня не было выбора. Думаю, что вам нужно поговорить, поэтому я оставлю вас и вернусь через четверть часа.

Мать поднялась и вышла из комнаты. Надин повернулась к графу, и тот кинулся к ней, но замер, не дойдя нескольких шагов:

– Как же так?!.. – только и смог сказать он.

В голосе Шереметева билась такая боль, что Надин заплакала. Этого оказалось достаточно, чтобы жених, забыв свою робость, кинулся к ней и обнял.

– Мы убежим, уедем в деревню и станем жить там только вдвоем, – жарко шептал он, целуя заплаканные глаза Надин. – Мой отец тоже женился против воли двора, а моя любовь, наверное, даже сильнее – я все смогу преодолеть ради вас.

– Я не свободна в своих поступках, – всхлипнула Надин. – От моего поведения зависит благополучие родных: если сестрам не вернут приданое, они сильно пострадают, а если маме не разрешат поехать к моему брату – это разобьет ей сердце. Она зачахнет здесь, а Боб останется совершенно без помощи.

– Простите меня, я забылся, – прошептал Шереметев, размыкая объятия. Он побледнел, а лицо его теперь напоминало трагическую маску.

Душа Надин разрывалась от отчаяния, не за себя: она сейчас всей душой чувствовала, как страдает граф, и теперь была готова на все, лишь бы хоть как-то утешить его.

– Это вы простите меня! – сквозь рыдания сказала Надин, обняла Шереметева и прижалась губами к его губам. Она оторвалась от своего верного рыцаря и попросила:

– Будьте счастливы, я очень вас прошу!

Она выбежала за дверь, в коридоре увидела мать, но не в силах справиться с рыданиями, лишь кивнула ей и проскользнула на лестницу, а оттуда – в свою комнату – плакать.

Надин проплакала до вечера, она так и не смогла остановиться, ее сердце болело от того, что она причинила страшную боль ни в чем не повинному человеку, искренне ее полюбившему. Мать и бабушка по очереди заглядывали к ней, но Надин шептала, что хочет побыть одна. Наконец обе женщины сдались и оставили ее в покое.