В погоне за «Босфором»

Надин забыла, где находится. Это все было только о ней! Откуда поэт мог знать о ее мечтах, как он понял тоску потерявшего себя человека, откуда знал, что желания и надежды обернутся томительным обманом? Она впитывала каждый звук и каждое слово, ведь Волконская пела о том, что творилось в душе самой Надин. Почему так получилось? Она спасла бы свою гордость, если бы смогла забыть случившееся между ней и Ордынцевым. Как будто отвечая на ее незаданный вопрос, откликнулась Зизи:

– Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Вот и ответ! И все так просто: она любит мужа, а тот влюблен в другую! В этом и был корень всех зол, а остальное лишь усугубляло ее отчаяние. Пораженная сделанным открытием Надин замерла, прижавшись к колонне. Она не хотела принимать правду. Просто не могла! Оказаться недостойной любви – почему?!..

Музыка смолкла, и слушатели зааплодировали, они встали с мест и повернулись к невысокому человеку, сидевшему в первом ряду. Надин из-за голов гостей видела лишь шапку черных кудрей, но вот поэт поднялся на сцену к княгине Волконской и поцеловал ей руку. Надин поняла, что он – совсем еще молодой человек – безмерно счастлив. Крупные серые глаза его блестели от волнения, а улыбка рвалась наружу сквозь маску сдержанности. Поэт чуть наклонил голову, поблагодарив слушателей, и аплодисменты загремели с новой силой.

– Он станет самым знаменитым стихотворцем России, – раздался за спиной Надин ненавистный голос. – Я всегда это знала, с самого первого его появления в свете, я как раз тогда начала выезжать. Мы очень дружили.

Лучезарная улыбка сияла на вишневых губах Ольги Нарышкиной.

– Вам повезло, – стараясь сохранить достоинство, ответила Надин.

Она с гордостью вздернула голову и бросила на соперницу высокомерный взгляд. Но ту это не испугало, Нарышкина насмешливо хмыкнула и объявила:

– Мне всегда везет, потому что мужчины делают лишь то, что захочу я, а ведь они правят этим миром. Но больше всего мне повезло в семнадцать лет – тогда расцвело наше с Дмитрием чувство. Я была и его первой любовью, и его первой женщиной, во мне сошлось все, и теперь он никогда уже не сможет от меня отказаться. Это так трогательно! Знаете, я ведь всегда ношу его подарок, сделанный мне после нашей первой ночи. Вот, гляньте, как мило.

Надин казалось, что она сейчас провалится сквозь землю. Она чувствовала, как горячая волна мучительного румянца предательски заливает ее лицо и грудь, но, собрав все свое мужество, подняла глаза на соперницу. Та вытянула из-за корсажа длинную золотую цепочку и теперь держала на ладони маленький медальон. Ольга подцепила ногтем застежку и открыла его. С крошечной миниатюры на Надин смотрел муж. Художник оказался не слишком способным, но ошибиться в том, что юноша – Ордынцев, было невозможно.

– Правда, он был очень хорош? – наслаждаясь мучениями Надин, поинтересовалась соперница, – впрочем, сейчас он стал еще лучше. Великолепный мужчина и умелый любовник. Прекрасное сочетание!

Надин глупо молчала – слова как-то не находились. Нарышкина весело улыбнулась, спрятала медальон за вырез корсажа и выпустила последнюю стелу:

– Пойду, поздороваюсь со старым другом, ведь воспоминания юности – главные сокровища нашей души.

Поняв, что больше ни минуты не останется рядом с соперницей, Надин кинулась домой. Она даже не стала искать у лакеев свою шаль, а так и выскочила на улицу с оголенными плечами. Влажный холод ночи остудил ее горящую кожу, и кровь отлила от щек. В дверях родного дома ее встретил дворецкий.

– Шаль забыли? – посочувствовал он, – нечего, не беспокойтесь, я сейчас пошлю за ней. Тут для вашей светлости письмо принесли.

Он протянул Надин маленький конверт, где четким мужским почерком было выведено имя княгини Ордынцевой. Она уже знала, кто ей пишет, но теперь не хотела ни встреч с этим человеком, ни его писем, но гордость не позволяла ей сдаться: она сделала над собой усилие, и вскрыла письмо. Дмитрий сообщал, что он приехал в Москву и предлагал жене, если та согласна, вернуться домой.

«Зачем он меня зовет? Все и так ясно…» – чуть не заплакала Надин.

Господи, как же это все оказалось унизительно! Как прав был поэт: глубоки раны любви…

Надин прошла в гостиную, взяла лист бумаги и перо. Она даже не задумалась – слова легли на листок сами:

«Пригласите княгиню Нарышкину».

Она запечатала записку, отдала ее посыльному и поднялась в свою спальню. Рухнув на кровать, Надин зарыдала так, как не плакала с детства, и дождь за окном тоже лил слезы, оплакивая разбитые мечты, обернувшиеся томительным обманом.

Глава 29