Американский художник Джеймс Таррелл однажды сказал мне, что ему нравится размещать свои работы в удаленных местах. Тогда, чтобы эти работы увидеть, вам нужно приложить усилия, и затраченное на дорогу время – считай ваш входной билет. Заплатив за него, вы уж точно будете долго и внимательно рассматривать то, ради чего так долго ехали. «В сравнении с этим, – продолжил он, – бегло осмотреть музей – всё равно что вместо чтения книг глазеть на их обложки».
Идея та же, что у паломничества. Путешествие приводит вас в должное состояние духа, побуждает по-настоящему сосредоточиться. Сам факт, что вы находитесь в чужом для вас месте, заставляет по-новому смотреть на знакомые и незнакомые явления. Расстояние во времени и в пространстве подталкивает ваше сознание к изменению.
ЯЁЙ КУСАМА
ТЫКВА
1994
Я всё жду подходящий момент, чтобы посетить масштабный проект Таррелла
Однако надо признаться, наша поездка на Наосиму не была подлинным паломничеством, скорее спонтанной сменой планов.
Мы могли туда вообще не поехать. Мы с Джозефиной впервые поехали в Японию, была середина отпуска, и мне совершенно не хотелось ни с того ни с сего погружаться в международный авангард. Я хотел тщательно изучить чисто японские достопримечательности, такие как Сад камней в Киото и деревянные буддийские храмы Нары. Как профессиональный арт-критик, я по долгу службы видел много произведений современного искусства, и смотреть на них на другой стороне земного шара для меня было то же самое, что для шофера – проводить отпуск за баранкой.
Джозефина со мной не согласилась, и она была права. Мы решили изменить маршрут, когда жили в модернизированной версии рёкана – традиционной японской гостиницы. Рёкан был очень современный и удобный, но тут неукоснительно соблюдались строжайшие правила ношения обуви. Перед входом в номер полагалось снимать уличную обувь, и когда мы заселялись, нам много раз повторили, как важно в каждом помещении носить соответствующие тапочки. Одна пара предназначалась для санитарно-нейтральных зон в номере, другую, специальную, пару требовалось надевать, входя в туалет. И никаких тапок не полагалось на возвышении, где находилось роскошное ложе из футонов.
Нервозатратная ранжировка тапочек совпала с особенно напряженной фазой наших отношений с японскими ресторанами. Гладкими эти отношения не были никогда, во многом из-за того, что на японском мы не смогли освоить ничего, кроме нескольких приветствий и вежливых фраз. Осложняло их и то, что за пределами Токио официанты говорили или хотя бы понимали по-английски крайне редко. В результате заказывать еду нам приходилось, полагаясь на цветные фотографии в меню, а так разобраться трудно, если заранее не знаешь, на что смотришь.
Наш первый японский ланч, вопреки нашим ожиданиям, целиком состоял из сладостей с начинкой из анко – кашицы из особой фасоли. В другом ресторане мы обманулись картинкой с блюдом, похожим на зеленые тальятелле. Увы, по фото нельзя было догадаться, что это блюдо подают абсолютно холодным. Япония, как мы обнаружили, это зеркальный мир. При поверхностном взгляде кажется, что всё здесь такое же, как и везде в XXI веке. Но с опытом ты убеждаешься, что правила жизни здесь несколько другие.
После череды таких гастрономических шоков (а может, и беспокойство о верном выборе тапочек сыграло свою роль) мы решили перестроить маршрут, отменили бронирование в другом, еще более традиционном, рёкане и поехали на юг, чтобы посмотреть на что-то более привычное – современное искусство.
Наосима находится далеко от любой точки в Японии, Джеймсу Тарреллу это бы, несомненно, понравилось. Сначала надо доехать до ближайшего большого города – Окаямы – это нескольких часов на сверхскором поезде из Токио, потом пересесть на местный поезд, который, часто останавливаясь, тащится еще около часа к побережью, где надо ждать паром. У меня сложилось впечатление, что в Японии всё либо сверхбыстрое – как невероятные скоростные поезда сети «Синкансэн», либо на удивление медлительное и непунктуальное; последнее относится ко всем пригородным поездам и автобусам, которыми мы пользовались.