– Это радость. Это оргазм. Ты угадал, и ты уверен. Это интуиция и восприимчивость, ничего больше – и этому научить нельзя. Можно прекрасно научить чему угодно, кроме восприимчивости и чувственности. Вы можете себе вообразить, – спросил он меня, – должность профессора восприимчивости в Сорбонне?
После Второй мировой войны, во время которой Картье-Брессону довелось и попасть в лагерь для военнопленных, и участвовать в Сопротивлении, художник Жорж Брак дал ему книгу Ойгена Херригеля
– Думать опасно, – сказал он мне вполне в духе мастера дзен. – Мне нравится, как думают кошки.
Я вспомнил, что юность Картье-Брессона, который начинал как художник, пришлась на расцвет сюрреализма в Париже между двумя войнами. Картье-Брессон посещал собрания сюрреалистов в кафе на площади Бланш, но поскольку был очень молод, то сидел на дальнем конце стола и помалкивал. «Сюрреализм, – говорит Картье-Брессон, – стремился преобразовать не только литературу и искусство, но и саму жизнь». Нетрудно понять, почему увлеченность сюрреалистов бессознательным и автоматическими действиями могла захватить юного Картье-Брессона.
– Перестать контролировать себя, осмысливать свои действия – это один из принципов сюрреализма, – одобрительно пояснил он. – Это выход за пределы своего я.
K фотографии и стрельбе из лука это тоже относится.
И тут я почувствовал прямую связь с его любимой теорией «решающего момента». Это словосочетание, взятое из труда одного кардинала XVII века, который верил, что «у всего в жизни есть решающий момент», стало заголовком книги, опубликованной Картье-Брессоном в начале пятидесятых. Для фотографии решающей является та доля секунды, когда фотограф видит, что калейдоскоп жизни внезапно сложился в выразительный кадр. Затвор должен щелкнуть; если ты упустишь этот миг, он утрачен навсегда. Или, как пояснил мне Картье-Брессон:
– Вы же не можете сказать: «Повторите, пожалуйста, эту улыбку»?
Композиция, с ее сцеплением углов и форм, так же важна, как «эта улыбка». Но у Картье-Брессона очень чувственное, хочется сказать – очень французское, отношение к геометрии.
– Математика – это поэзия, – сказал он. – Ее не нужно понимать, ее нужно чувствовать и жить в соответствии с ней. Для меня это ритм образов. Он доставляет огромную радость, как занятие любовью. Ведет к одному и тому же.
По его мнению, у фотографа чувство формы должно настолько войти в плоть и кровь, чтобы он узнавал ее без раздумий.
– Геометрическая структура священна, – утверждал он. – Без нее нет ничего.
И он поднял руку со сжатыми в неприличном жесте пальцами.
K этому времени все мои попытки провести формальное интервью остались в прошлом, и, конечно же, как это ни парадоксально, Картье-Брессон начал рассказывать чудесные и раскрывающие его подход к искусству вещи. Из всего, что он сказал в этот день, одна фраза особенно запала мне в душу, поскольку заключала в себе всю его философию жизни и творчества. Зашла речь о долготе жизни, и он задумчиво произнес:
– Важны не годы, месяцы, часы или минуты жизни, важна ее насыщенность.
Интервьюирование имеет немало общего с искусством фотографии, во всяком случае, каким его воспринимал Картье-Брессон. Это встреча с другим человеком, возможно прежде для вас вовсе не знакомым. При этом правила игры позволяют вам гораздо глубже обсуждать интересные темы, чем при обычном светском общении.
Но интервьюер должен уподобиться фотографу Картье-Брессона: быть наготове и ждать, пока его визави не раскроется. Нужно уметь интересно говорить, но знать, когда надо умолкнуть, потому что важны не ваши слова, а слова собеседника. Другими словами, интервьюирование требует сочетания интуитивного понимания и спонтанности. Ты должен быть расслабленным и собранным одновременно.
K полудню беседа стала настолько дружеской, что, когда интервью близилось к концу, Картье-Брессон решил сделать мне подарок: это был каталог его рисунков, которым он с возрастом уделял всё больше времени. В молодости он учился живописи под руководством Андре Лота, который был, как ни странно, кубистом-академистом. («Он умел натренировать твой взгляд, но у него не было воображения».)
После семидесятилетия Картье-Брессон вернулся к искусству, которому учился в молодости. Как рисовальщик, он рассуждал так, словно еще учится:
– Всё дело в структуре и твоем чувстве формы. Грудь рисовать не так сложно, – признался он. – Но когда дело доходит до рук и ног, тут всё иначе!