В погоне за красотой

Никогда еще Камилла не говорила матери таких слов. Конечно, это было сказано между прочим, но так искренне, что Изабель почувствовала себя глубоко тронутой. Они обнялись, и обеим стало так хорошо. Почему не делали этого раньше? С приходом юности дети и родители физически отдаляются друг от друга. Бесконечные ласки остаются в далеком детстве. Камилле уже шестнадцать, скоро она станет женщиной. Но так приятно, когда мама тебя обнимает и детство хоть ненадолго возвращается.

10

Каждый вечер после уроков Камилла старалась сделать домашние задания как можно быстрее, чтобы взяться за палитру. С друзьями она теперь встречалась гораздо реже.

– У тебя есть кто-нибудь? На вечеринки не ходишь. И после уроков тут же убегаешь, – как-то упрекнул ее Джереми.

– Ах, тебя это интересует?

– Возможно.

– И что это значит? С той уже кончено?

– Да.

– Ты меня бросил ради какой-то убогой интрижки, а теперь хочешь вернуться. Жалко на тебя смотреть. Спасибо, что расстался со мной. Это лучшее, что со мной могло случиться.

С этими словами Камилла ушла, а Джереми так и не нашелся что ответить. Камилла не удивилась, что он захотел вернуться к ней. Она не обладала безмерным эго, но чувствовала, что в ней появилась некая внутренняя сила, привлекающая других. Никто больше не смог бы ее подчинить. Творчество придавало ее жизни не только небывалую насыщенность, но и способность обходиться без окружающих. Это был целый мир, заполняющий всего человека без остатка.

Камилла пристрастилась к автопортретам. На некоторых рисунках она, казалось, сосредоточенно всматривалась в саму себя. Чтобы напомнить о своем возрасте, она рисовала единицу в левом глазу и шестерку – в правом. Родителей это восхищало, но ведь они в искусстве ничего не понимают, думала Камилла. Тем не менее они постоянно ее поддерживали. Экономили, чтобы подарить ей то, о чем она мечтала, – несколько дней в Париже и музейную карту[25]. Три дня Камилла ходила по Лувру, музею Орсэ и Центру Помпиду. С ней вместе приехала и мать. Иногда Камилла так надолго застывала перед картиной, что Изабель не выдерживала и садилась на ближайшую банкетку. Апофеозом оказался поход в Орсэ: Камилла нашла, что это место необыкновенной красоты, поистине божественное.

По возвращении она рассказала обо всем Ивану. Ему это напомнило парижские годы, и он словно вновь пережил прошлое, видя все глазами юной Камиллы. Энтузиазм девушки тронул и взволновал его. От нее исходил такой необыкновенный свет, что было непонятно, притягивает он взгляд или ослепляет.

Иван познакомился с Камиллой лишь несколько недель назад, но ему казалось, что день ото дня она меняется, словно творчество превращает ее во взрослую женщину. Когда она рисовала, он любил становиться у нее за спиной, приближался, чтобы направить запястье, и часто почти утыкался в ее волосы. Он давал указания чисто механически, рассудок в этом не участвовал, все его внимание было приковано к затылку Камиллы. Его охватывало все большее смятение. И как Иван ни старался его прогнать, сопротивляться желанию было невозможно. Иногда он клал руку Камилле на спину – чтобы исправить осанку, но там, где хватило бы прикосновения, его рука задерживалась надолго. Мало того, он себя убеждал, что для художника очень важна поза, – это чтобы можно было класть руку ниже талии. Теперь у Ивана было только одно желание – прикасаться к ее спине. Камилла, целиком сосредоточенная на своем деле, не сразу заметила, что жесты учителя становятся все более раскованными, поведение – все более двусмысленным. Нет, быть того не может. Он же гораздо старше и женат. Такой человек не подчиняется бесконтрольному желанию.

И все-таки вечерами она об этом задумывалась. Он так низко положил руку случайно или нарочно? Какая-то ерунда, всего несколько миллиметров, и вот уже доброжелательность перешла в неприличие? Почему она об этом вспоминает? Что-то ее смущало. Возможно, его слишком шумное дыхание? Он мог бы показать ей прием, не прижимаясь при этом щекой к ее щеке. Нет, абсурд какой-то… это прекрасный человек, он тратит время, чтобы помочь ей усовершенствоваться: он верит в нее, вкладывает душу в занятия, и ее он тоже должен направлять. Если бы он учил ее танцевать танго, контакт был бы в тысячу раз теснее, – так она старалась себя урезонить. А ей бы следовало догадаться, что от него нужно бежать.

11

Камилла отдернула занавески, и ее ослепило солнце, необычно яркое в это время года. Накануне она легла поздно: хотелось закончить картину, над которой она работала много дней и которую назвала «Рождение понимания». Это были первые образы, какие являются в начале жизни, – нечеткие, размытые лица (на нее все больше и больше влиял Фрэнсис Бэкон[26], на этих лицах она писала обрывки случайно уловленных, едва понятых слов и фраз.