В погоне за миражом

Таким же пользовался и Дай. Отец и он представлялись Хелен близнецами. Оба росли в одной уэльской долине, ходили в одну школу. С помощью учителя-арабиста, ушедшего позже в Кембридж, оба получили стипендию в колледже Пемброук, где начали изучать арабский. По окончании учебы отец выбрал Сити, завел многочисленную клиентуру в странах Среднего Востока. Дай отправился в Дубаи, чтобы заняться там торговлей антиквариатом. Редкостное чутье, прирожденный инстинкт бизнесмена и тонкий вкус сделали его через тридцать лет миллионером. Дай никогда не был женат и не имел детей — говорил, что не считает себя вправе навязывать женщине свой образ жизни. Хелен стала ему дочерью. А сейчас Дай превратился в старого одинокого холостяка, горько сожалевшего о своем юношеском эгоизме.

Пошел дождь, вначале неуверенный и мелкий, будто тучи никак не могли разрешиться от бремени, затем небо как бы раскололось: на дорогу обрушились потоки воды. Почувствовав, что машину заносит, Хелен сбросила скорость. Дворники работали вовсю, но ветровое стекло заливало.

Через некоторое время Хелен осторожно притормозила и съехала с автострады на узкую извилистую дорожку, которая заканчивалась знакомыми массивными воротами. Выйдя из машины, она нажала на кнопку переговорного устройства. Живший у Дая на правах дворецкого и старого друга Дерек привел механизм в действие, створки распахнулись.

До дома нужно было проехать еще милю, меж двумя рядами старых дубов, озаряемых ненадолго призрачным светом полной луны сквозь редкие промежутки в нависших над землей тучах.

Под колесами «БМВ» зашуршал гравий двора, вспыхнули огни. Выбравшись из кабины, Хелен увидела, как из высоких дверей под дождь вышел ее крестный. На ступенях лестницы хозяина обогнали четыре поджарых добермана, чтобы с полным сдержанного достоинства восторгом приветствовать гостью.

На Дае был обычный домашний наряд: твидовые брюки и куртка, отлично скроенные, мягкие, не стесняющие движений. Черные, с заметной проседью волосы зачесаны назад, внимательные карие глаза, густые брови, строгая линия рта. В лице, несмотря на поздний час — двадцать минут третьего, — ни следа усталости; твердая, уверенная походка. В шестьдесят пять лет Дай по-прежнему оставался весьма привлекательным мужчиной. Хелен он напоминал постаревшего Джеймса Бонда.

— Кэриад.

Так Дай прозвал ее еще в детстве — «малышка» на уэльском наречии.

Обнявшись, они поднялись по ступеням.

Дай провел Хелен в кабинет, усадил в древнее, с почти истлевшей от возраста обивкой кресло, сел сам. В огромном камине ярко пылал огонь, сквозь дымоход доносился рев ветра, вздымавшего за стенами к темному небу тучи опавших листьев. Собаки улеглись у кресла хозяина.

Хелен не сводила глаз с лица Дая. Он знал ее отца лучше, чем она. Интересно, как выглядел бы сейчас отец?

Наполнив два больших стакана бренди, Дай подал ей один. Хелен заметила: избороздившие его лицо морщины стали как бы глубже, рельефнее; в глубине беззащитно-добрых глаз залегла тревога. Губы шевельнулись, но не проронили ни звука. Стало ясно: он хочет дать ей время отойти от дороги, собраться с мыслями.

— Вчера поздним вечером я пришла в банк — так, нужно было уточнить один вопрос. Если бы не этот листок, ты, наверное, мне бы не поверил. Нашла под шкафом Уоллеса. — Она протянула Даю письмо из Альпийского банка. — Я позвонила туда, назвала свое имя и указанный номер счета. После того как машина опознала мой голос, компьютер назвал сумму, лежащую на счете. Оказывается, в Швейцарии у меня есть миллион четыреста девяносто три тысячи двести пятьдесят два доллара.

Глаза Дая чуть расширились, но он продолжал молчать.

— Никакого счета я там не открывала, денег таких у меня нет. Уоллес и Энди Рэнкин провернули оригинальную операцию, скачав у Голдстайна пятьдесят миллионов. Но по документам выходит, что это сделала я.

— Как им удалось, черт возьми? — задал первый вопрос Дай.

Допив бренди, Хелен поднялась, чтобы вновь наполнить стаканы.

— Очень просто, — с горечью ответила она. — Рэнкин проводит сделки с неким ИЦКОБ. Название значения не имеет; скажем, речь идет о торговле велосипедами. Поскольку я занимаюсь саксофонами, то понятия не имею об уровне цен на велосипеды. Уоллес устраивает дело таким образом, что когда звонит клиент, чтобы договориться о покупке партии велосипедов, Рэнкина не оказывается на месте. Вместо него снимаю трубку я, клиент спрашивает, сколько мы хотим за велосипеды, о которых он говорил с Рэнкином накануне. Уоллес дает мне цену, я ее называю клиенту — и сделка в конечном счете совершается. Суть же заключается в том, что реальная цена велосипедов на двадцать процентов выше той, которая зафиксирована на бумаге. Клиент благополучно продает велосипеды и кладет в карман двадцать процентов разницы — с тем чтобы поделиться, скажем, половиной с Уоллесом и Рэнкином.

— То есть они были уверены, что махинации сойдут им с рук?