В погоне за провокаторами

Несколько времени спустя ко мне на квартиру пришла Белла — одна Я с ней хорошо давно был знаком, и мы всегда встречались с ней дружно. В Петербурге она состояла секретарем нашего журнала «Былое» Это была одна из преданных эсэрок, искренняя, фанатичка. Ко мне Белла пришла, очевидно, для того, чтобы еще раз попытаться убедить меня в нелепости моих обвинений Азефа, и, кончая разговор, сказала:

— Владимир Львович, мы Вам рассказали самые конспиративные сведения об Азефе. Теперь вы знаете все. Дальнейшее обвинение Азефа с Вашей стороны только одно упрямство. Неужели Вы не понимаете, что Вы делаете? Вы знаете, что Вам останется делать, когда Вы убедитесь, что Азеф честный человек?

— Знаю. Мне тогда останется одно: пустить себе пулю в лоб… И я сделаю это!..

— Да, у Вас не будет другого выхода! Вы должны будете это сделать!

— Ну, — сказал я ей, — а если я прав? А если Азеф действительно провокатор? А если вы все время работаете с провокатором? А если глава вашей Боевой Организации — действительно провокатор?

— Ну, тогда, — Белла захохотала, — тогда нам всем надо будет перестреляться!

Она нервно, волнуясь, встала и направилась к выходу. В ее глазах я видел ненависть ко мне и то, что между нами все кончено… Я ее стал провожать к дверям и протянул ей руку. Она демонстративно вышла из моей квартиры, не простившись со мной…

Я с любовью посмотрел из окна на эту быстро удалявшуюся от нашего дома честную, упрямую фанатичку… В эту минуту мне было очень тяжело за нее…

Только после бегства Азефа Белла убедилась в том, что он — провокатор.

Однажды я пришел на одно колониальное парижское собрание. Издали увидел, как около стенки, скромно, задумавшись, стояла Белла. Я проходил мимо нее. Она увидела меня впервые после разоблачения Азефа и, наверное, вспомнила, как мы с ней в последний раз расстались. Она сильно заволновалась, будто съежилась, и не знала, куда девать свои глаза. Я прошел мимо нее, не показав вида, что заметил ее смущение. Выходя из собрания, я как ни в чем не бывало поздоровался с ней и сказал ей несколько слов приветствия. Этим мне хотелось дать ей понять, что я не имею теперь в виду сводить с нею какие-нибудь старые наши азефские счеты. Затем я ее не раз видел, когда она была более спокойной.

Конечно, я никогда не поднимал с ней разговоров об Азефе.

В комиссии, назначенной для изучения дела Азефа, многие из тех, кто раньше защищал его, должны были давать объяснения. Давала показания и Белла.

На нее пало подозрение, что она знала истинную роль Азефа и в революционных целях помогала ему. По ее поводу в комиссии допрашивали и, меня. Я, конечно, ни одной минуты не допускал возможности, что она знала об истинной роли Азефа.

Однажды Белла пришла ко мне в редакцию «Былого». Она, видимо, была взволнована. Спросила адрес нашего общего знакомого в России, которому ей надо было написать, и мы дружески поговорили с ней об обыденных вещах.

На следующий день мне сообщили, что Белла застрелилась.

Впоследствии я узнал, что обвинения ей были предъявлены в очень резкой форме. Молва, вернее, злая воля клеветников, как-то связала ее смерть с моими обвинениями, и я тогда же настоял на том, чтобы эсэры официально опровергли эту клевету.

Глава двадцать седьмая

После разоблачения Азефа за границей и в России — Арест Лопухина

В России разоблачение Азефа произвело потрясающее впечатление. Русская печать, несмотря на цензуру, смогла ярко выявить общественное настроение и с сочувствием говорила о разоблачении Азефа, как о деле огромной общественной и государственной важности. С живейшим интересом о нем заговорили в Государственной Думе. Вскоре затем с ее кафедры правительству был сделан запрос о деле Азефа.

…Как будто для того, чтобы показать, какое огромное значение придает оно разоблачению Азефа, правительство при исключительно сенсационной обстановке арестовало в Петербурге бывшего директора департамента полиции Лопухина. Можно было подумать, что отечество в опасности и правительство ждет уличного боя.

Арест Лопухина был событием огромной общественной важности и имел большие последствия. Целые страницы в русских газетах, начиная с «Нового Времени»[133], были посвящены его делу.

Европейская пресса глубоко заинтересовалась делом Азефа, а в связи с ним и общим положением революционной борьбы с реакцией в России.

Для правительства дело Азефа было настоящим ударом, ударом не по оглобле, а по коню. Этим разоблачением особенно были поражены в стенах департамента полиции. Там, говорят, некоторое время все бросили свои занятия. Ходили от стола к столу и обсуждали событие.

* * *

…Обвинения Азефа создавали мне препятствия за препятствиями.

…И вот в конце 1908 г. неожиданно совершилось разоблачение Азефа…