В погоне за провокаторами

Когда я вошел в комнату, я увидел там человек до тридцати комиссаров местного нашего участка — эсэров, эсдеков, беспартийных. Я совершенно неожиданно увидел перед собою… Стародворского. Он, оказывается, тоже был одним из местных революционеров-комиссаров. Стародворский, видимо, смутился, когда увидел меня. Но я ни на минуту не показал ни ему, ни другим комиссарам, что меня изумило присутствие Стародворского на этом собрании.

Когда я уходил, я подошел к Стародворскому и сказал ему:

— Я живу в этой же гостинице, в таком-то номере. Мне очень хотелось бы сегодня же поговорить с вами. Придите ко мне!

И те даже, кто слышал, что я сказал Стародворскому, конечно, не могли обратить на это никакого особенного внимания.

Через несколько минут ко мне в номер вошел Стародворский.

— Николай Петрович! — сказал я ему прямо без всяких тех предисловий, с которыми я начал аналогичный разговор лет десять тому назад. Вы должны сегодня же подать в отставку из комиссаров!

— Почему? — спросил он меня.

— Потому что те четыре прошения о помиловании, в которых я обвинял вас раньше, принадлежат Вам. Затем — Вы служили в охранном отделении! Вы из департамента полиции получали деньги!

На этот раз я решил сказать Стародворскому без обиняков все, что о нем знал, по возможности, конечно, в мягкой форме.

— Это неправда! Это клевета!

— Это правда, Николай Петрович! Но как в первый раз, так и теперь спорить об этом с Вами я не буду. Ваше имя, как шлиссельбуржца, мне дорого. Я не хочу, чтобы в настоящее время около него был какой-нибудь скандал. Прошу вас, сегодня же откажитесь от комиссарства!

— Повторяю, это — неправда! Это клевета! Это какая-то страшная ошибка! — уже не протестующим, а смущенным, виновным голосом говорил мне Стародворский — Но Вы видите, я болен, я с таким трудом хожу. Мне трудно заниматься общественными делами. Я и сам решил подать в отставку и уйти в частную жизнь.

Я поблагодарил Стародворского, как будто он делал этим мне личное одолжение, и еще раз попросил его верить, что его имя, как шлиссельбуржца, для меня дорого и что для него я сделаю все, что в моих силах, если он уйдет в частную жизнь.

Стародворский, действительно, тогда же подал в отставку.

Накануне этого моего объяснения с Стародворским произошел такой эпизод.

Я узнал, что в Ораниенбауме был арестован полицеймейстер, что его привезли в Государственную Думу, а через некоторое время оттуда освободили. Ему и его жене там была выдана «охранная грамота». Судя по псевдониму, под которым он был арестован, я понял, что это никто иной, как знаменитый провокатор Доброскок — «Николай-Золотые Очки», а его жена — не менее знаменитая провокаторша — Т. Цейтлин. Тогда я за своей подписью напечатал в газетах статью «Где Доброскок и Цейтлин?» и рассказал их биографию.

Номер газеты вышел утром, а в полдень мне в Балабинскую гостиницу пришли сообщить, что на основании этой моей статьи снова нашли Доброскока и его жену Цейтлин, что их арестовали и привезли как раз в наш участок. Я сейчас же пошел туда и просил обоих их допросить при мне.

Я хорошо знал их дела и сам задавал им некоторые вопросы, между прочим я задал Доброскоку вопрос, что он знает о Стародворском. Доброскок ответил мне: «Стародворский служил у нас, был известен под кличкой «Старик», получал столько-то денег, с ним он, Доброскок, имел свидания на такой-то конспиративной квартире» и т. д.

Я просил допрашивающих не записывать в протокол этих показаний. Они, видимо, сначала даже не поняли этой моей просьбы и несколько раз переспрашивали, почему не надо записывать сведений о Стародворском. Но в конце концов они исполнили мою просьбу, и сведения о Стародворском не были занесены в протокол допроса Доброскока, а были записаны только фамилии других им указанных провокаторов.

Затем я отправился в судебную палату, там говорил с кем-то об этом деле, и, между прочим, с прокурором П. Н. Переверзевым[152] и просил «отдать мне» Стародворского, не арестовывать его и не поднимать о нем никакого шума. Я объяснил, почему так надо сделать. Меня поняли и со мной согласились.

Таким образом, тогда как в 1917 году арестовывали всех провокаторов и о каждом из них появлялись в газетах разоблачения, я добился того, что Стародворский не был арестован, и в газетах о нем не было сказано ни одного слова.

Впоследствии, при разборе бумаг в департаменте полиции, были найдены расписки Стародворского на официальных бланках охранного отделения в получении денег, подписанные его рукой обычным псевдонимом «Старик», о чем мне говорил еще Доброскок на своем допросе… Один из товарищей директора департамента полиции, Виссарионов[153], а также Герасимов, Заварзин[154] и др. рассказывали мне о своих встречах со Стародворским, и я в конце концов выяснил его сношения с охранниками на основании точного документа и точных свидетельских показаний.