В погоне за солнцем (СИ)

Взгляд жрицы заледенел, и приглушенная зелень ее глаз теперь походила на колкие осколки льда.

— Если в чаше будет мед, солнце лишь позолотит его. Чуда не случится, слова не обретут силу. Но если чаша будет пуста, последние лучи солнца, зачерпнутые в нее, станут медом. Медом, одного глотка которого достаточно, чтобы изменить судьбу.

— То есть вы… знали? — севшим голосом пошептала Иришь, едва помня себя. И повторила с бессильной злостью: — Вы знали! Но как, зачем?! Почему?!

— Я не понимаю причины вашего негодования. Вы сами дали согласие на ритуал.

— На свадьбе?! — воскликнула Иришь. — Да это же… это же… просто ничто! Пустые слова! Их повторяют на каждой свадьбе, не задумываясь о смысле слов! И…

— Не сейчас. Раньше, — оборвала ее жрица. Мягкость, напевность, бывшие только что, ушли из ее голоса, оставив холодную сдержанность. — Вы сами просили о n'orrin est.

— И вы согласились.

В негромком обманчиво спокойном голосе Эрелайна звенела ярость. Не то безумие, которое обуяло его тогда, после их разговора, а ледяная ярость, спокойная и расчетливая. И это испугало Иришь гораздо больше.

Она повернулась к нему — и отшатнулась, столкнувшись с его взглядом: бездонно-черным, бесконечно злым.

— Согласились, зная, кто я, — продолжил Эрелайн.

Обманчивая юность жрицы ушла, обнажив сталь. И в ее глазах Иришь с ужасом, от которого зашлось в испуганном беге сердце и перехватило дыхание, прочитала понимание.

Жрица увидела тьму Эрелайна.

Он понял это. И, не теряя хладнокровия, продолжил:

— Согласились, зная, что я хранитель сумеречных дорог. Как я могу исполнять долг, рискуя чужой жизнью?

— Я согласилась на просьбу, — смерив его долгим, странным взглядом, медленно проговорила жрица. — Как всегда соглашаюсь, если это не противно Воле.

— Интересно, чью просьбу вы исполняли, если ни я, ни леди Ириенн не знали о ритуале?

— Леди Айори.

Зал, еще мгновение назад бурливший, пенящийся голосами, утих, словно кто-то бросил на него полог безмолвия.

— Простите?

— Я исполняла просьбу леди Айори. Написанную ее рукой и заверенной печатью дома вьер Лиин.

— «Моей рукой»? Заверенная печатью?! Я ничего об этом не знала и ничего не писала! — раздраженно отрезала Айори. — Клянусь!

И, не удержавшись, зло закончила:

— Я бы никогда, ни за что в жизни не отдала за него свою дочь.

Жгучее пламя ненависти матери разбилось о холод Эрелайна.

— «Написано рукой леди Айори»? Вы знаете ее почерк? — отвернувшись к жрице, продолжил Эрелайн прерванный разговор.

— Знаю. Как знаю и то, что почерк можно подделать. В отличие от родовой печати. Она была настоящей, за это я могу поручиться.

— Вы не беретесь со всей уверенностью утверждать, что это был почерк леди вьер Лиин?

— Я могу сказать, что почерк был похож на почерк леди вьер Лиин. И только.

— Тогда это мог сделать кто-то из доверенных лиц вьер Лиин.

— Доступа к печати нет ни у кого из них, — раздраженно вмешалась Айори. — И пустых листов с оттиском печати — тоже. В этом я могу поклясться.

— А в чем не можете? И у кого, в таком случае, есть доступ?

— Ни у кого, кроме семьи! — не сдержавшись, прошипела Айори. Она была похожа на взбешенную кошку: так же шипела, так же полыхала золотом взгляда.

— Значит, виновника нужно искать среди них?

— Что вы себе позволяете?!

Иришь никогда не видела леди-правительницу в такой ярости. Больше всего Повелительницу злило, когда что-то шло вопреки ее замыслам или кто-то отказывался принимать ее правила. Политический брак, спланированный ей до мельчайшего нюанса, до последнего перелива играющей в зале мелодии, обернулся n'orrin est — и ее поражением. Поддавшись злости, леди Айори ошибалась на каждом шагу и разрушала все то, что с таким трудом создавала. Она бы, быть может, смогла взять себя в руки, успокоилась, если бы Эрелайн не выводил ее из себя хлесткими, прямыми, выбивающими воздух вопросами и своим спокойствием, когда она сама была уже на грани неистовства.

«Еще один вопрос, еще хоть слово — и что-то случится», — неожиданно ясно осознала Иришь.

Эрелайн, цепким взглядом охватывающий зал, вдруг замер, не шевелясь. Лиц его исказила такая ненависть, которую Иришь не могла даже представить. Лед его взгляда надломился — и рассыпался мириадам искристых осколков, обнажив злое, черное пламя. А тени, до того недвижимые, молчаливо таящиеся в глубине зала, вдруг ожили, задрожали волнующимся морем.

* * *

— Значит, виновника нужно искать среди них? — спросил Эрелайн так холодно, что, казалось, воздух вокруг должен вымерзнуть. Он чувствовал ярость леди-правительницы, но сейчас ему было плевать, чем она отплатит за свое унижение.

— Что вы себе позволяете?!

Эрелайн был уверен, что леди вьер Лиин солжет- поэтому смотрел не на нее, а в зал, пытливо вглядываясь в лица гостей, не успевших спрятаться за ничего не выражающими масками. Вглядываясь — и запоминая, кто приглашен.

От знакомых-незнакомых лиц рябило в глазах. На каждого — меньше, чем по секунде. Мало, чудовищно мало, но времени нет: как только паника, захлестнувшая бальную залу, спадет, по лицам гостей, надевших безупречные маски, невозможно будет прочесть ничего.