В погоне за солнцем (СИ)

Успокоиться. Главное — успокоиться. И так слишком много эмоций, и так уже дважды почти перешел грань, сорвался: первый — когда понял, какой ритуал провела жрица, и второй — когда увидел Кэрроя.

Нет, о нем нельзя думать, иначе снова забвение, забвение и ярость. И ненависть — удушающая, сводящая с ума, ведущая к тьме.

Нельзя. О чем угодно, только не о нем. Хоть задачи решать, простейшие. Сложение, умножение, вычитание…

Или считать, до сотни. Хотя бы до сотни.

Раз. Два. Пять…

Семь… Десять…

Вдох застрял в груди, сбив со счета, когда волнующееся море теней вдруг задрожало — и сгустилось, обретая реальность.

И когда шепот, волнующе-сладкий, ожег шею жарким дыханием:

«Он все еще здесь. И ты знаешь об этом».

Ярость, еще какое-то мгновение назад владевшая им без остатка, ушла, уступив его измученную душу отчаянью. Силы враз оставили Эрелайна, и он едва не пошатнулся. Хотелось смеяться — взахлеб, запрокинув голову, до слез; выкрикивая, раз за разом, до сорванного горла: «Тебя нет!».

Но она была. Сотканная из мглистых теней и дыхания ночи, чернокосая, долгожданная и ненавидимая до боли; реальнее любого из цветистых наваждений с маской гостя в руках. Невидимая для глаз, но ощутимая кожей и оголенными истерзанными нервами.

Закрыть глаза — и выдохнуть, не размыкая губ; только для нее:

«Знаю».

Свет торопливо зажженных свечей, рассыпающийся по залу искристыми радужными отблесками, дробящийся в зеркалах, отступает. И он может почти что увидеть ее: невыразимо прекрасную, бесконечно жестокую, одержимую… Ее, обретающую черты только в безлунные ночи.

…Тьма прильнула к нему, как кошка — ласково, жеманно. Обвила шею, коснулась коготками груди и прошептала:

«Мы можем убить его, прямо сейчас. Он не успеет уйти. Только выпусти меня…»

Если бы Эрелайн мог, он бы рассмеялся, хрипло и зло.

«Выпустить тебя? Здесь, среди сотни aelvis, просто для того, чтобы покончить с Кэрроем? Обменять его жизнь — на сотни? Я не соглашусь на такое, никогда».

Но она услышала — и слова, и не вырвавшийся из груди смех. И рассмеялась в ответ, в полный голос — красивый, низкий, бархатистый — словно не боясь быть услышанной.

«Неужели? Можешь лгать о справедливости другим, но не мне. Я знаю, что тобой движут гораздо менее высокие чувства. Назвать их, или скажешь сам?»

И, слыша его молчание, начала со смешком:

«Ненависть, гордость, отчаянье, злость… продолжать?»

«Я боролся с тобой столько лет… — негромко не сказал — подумал Эрелайн, но в этом живом царстве тени, дымчато-сером, мглисто-черным, мысль воплотилась шепотом. — И не сдамся сейчас».

И добавил, неожиданно жестко, несмотря на оставившие его силы:

«Никогда не сдамся».

«Я — это ты, — мягкий, вкрадчивый шепот то убыстрялся, то замедлялся — и завораживал, почти дурманил. — Тебе не победить. Зачем тогда сражаться?»

«Чтобы не проиграть».

«Ты в любом случае проиграешь!»

Тьма, еще мгновение назад ласково обнимающая плечи, стиснула их, больно впившись когтями. Но почти сразу опомнилась — и, спрятав их, вновь прильнула гибким станом.

«Выпусти меня — и мы будем вместе. Навсегда. Идти шаг в шаг, рука об руку — только я и ты. И наша вечность».

Шепот, такой прекрасный, невообразимый, завораживал, очаровывал, соблазнял обещанием. Обещанием возмездия — и свободы, который у него никогда не было и не могло быть. Свободы от пересудов, от ненависти — чужой и своей… свободу от долга и свободу быть, быть собой…

И свободу от себя.

Эрелайн с силой, грубо оттолкнул ее, распахнув глаза. Губы исказились в одном-единственном — и отчего-то таком сладком слове:

«Никогда».

Тьма всколыхнулась, бледнея и выцветая; теряя власть. Тени истончились.

«Проклятый упрямец!» — зашипела она, отстранившись сама — и растаяла в бесконечной игре отражений и ослепительном свете.

— Лорд-хранитель, — голос Этвора выдернул его из сонма тяжелых мыслей, — вы действительно настаиваете на том, чтобы никто не покидал зал до окончания расследования? Я не совсем понимаю, как вы будете проверять каждого.

— Разумеется. Зал был оцеплен лишь для того, чтобы не дать никому покинуть церемонию до начала расследования. Проверять каждого нет необходимости. Достаточно составить полный список гостей, в котором каждая позиция будет подкреплена личной подписью.

Голос звучал невыразительно, бесцветно, без намека на чувства. Короткая встреча с Тьмой окончательно подкосила его. Бессонные ночи, борьба с самим собой, ритуал… Кэррой… Слишком много даже для него.

— Ваше приглашение остается в силе? После случившегося, боюсь, я не имею права покидать Арьеннес.

— Разумеется. Вам отведены покои в восточном крыле, — со скупым, тщательно отмеренным радушием сказал Этвор.

Сочтя разговор оконченным, Эрелайн коротко кивнул и, отвернувшись, обратился к залу — сухо и равнодушно:

— Прошу. Вписывайте свои имена.

Тени, мягко клубящиеся под ногами и дрожащие в свете свечей, явственно всколыхнулись. На вытянутой в требовательном жесте руке появились несколько выхваченных с его письменного стола листов и чернильница с позабытым пером.