В погоне за «старым соболем»

— Пушкин, должно, написал,— высказался Михрюта, слушавший однажды в детстве под открытым окном гимназии стихи великого русского поэта. Покоренный их нежным и сильным звучанием, он, чумазый оборвыш, влез в окно и получил от преподавателя русской словесности удар линейкой по лбу.

— Я тоже думал Пушкин. Уж кто, окромя него, такое сотворит. А командир говорит, что Блок их сочинил,— пояснил комендант.— Думаю, Блок этот старого закалу, из гусаров или драгун.

— И в конях, видать, толк знает,— поддержал его Михрюта.

Кирилл перелистал томик Блока и, вздохнув, отложил его в сторону. Придвинул к себе стопку книг: «Прикладная тактика», «Стратегия» генерала Драгомирова.

В дверь осторожно заглянула простоволосая румяная дочь крестьянина, в доме которого остановился Изотов. Она поставила на стол деревянный ковшик с топленым молоком и, скрестив на груди руки, засмотрелась на пригожего красного командира. Он же, не отрываясь от книги, сосредоточенно что-то шептал. Девушка, зардевшись, охнула и выбежала на ступеньки, встретив восхищенный взгляд Михрюты.

Михрюта, одернув гимнастерку и отбросив пятерней закрученную кольцом черную прядь волос, упавшую на бровь, молодцевато шагнул к погребу, куда забежала девушка.

К крыльцу подлетел всадник и, свесившись с седла, протяжно выкрикнул: «Пакет из штаба бригады — аллюр три креста…».

Через несколько минут эскадроны, поднятые по тревоге, под звуки сигнальной трубы стекаясь в походную колонну, мчались через деревню.

В пакете находилось предписание: полку форсированным маршем следовать к окрестностям города Копейска, где сражался и погибал окруженный белыми полк «Уральский пролетарий» из соседней пятой армии.

IV

Иван сосредоточенно смотрел вдаль. Боль от раненого предплечья растекалась по руке, острыми иголочками покалывала вспухшие пальцы. Широкая полоса заката рдеющим кумачом стелилась у горизонта, высвечивая на верхушке близлежащего холма лысоватые поляны. «Гриша, Гриша, отчаянная твоя головушка,— шептал Изотов,— где ты… Отзовись».

И предвечерней тишине раздался дробный перестук копыт.

Не менее эскадрона казаков, разворачиваясь в лаву, устремились на окопы. Несколько десятков человек, сгрудившись вокруг раненого комиссара, готовились принять последний бой.

Сейчас все кончится. Три гранаты и винтовочный залп не удержат лаву.

Из-за холма наперерез казакам вынеслись всадники. Окунулись в полосу заката и тотчас окрасились в кумачовый цвет. Двумя потоками они полукругом охватывали лаву. «Наши!— воскликнул ординарец.— Товарищ комиссар, наши».

Кумачовые всадники неукротимо приближались. Казачья лава рассыпалась. Почти у самых окопов казаки поворачивали коней, стремясь уйти от бокового удара.

Иван успел заметить, как рослый всадник догнал казака в развевающейся бурке и, привстав на стременах, наотмашь рубанул шашкой. Казаки и красные всадники слились в одну колыхающуюся массу, и багровое половодье закатного неба обрушилось на них.

Схватка была короткой. Часть казачьего эскадрона вырубили, остальные, нещадно погоняя коней, уходили.

Красноармейцы вынесли комиссара из окопов, положили на расстеленную шинель.

Упругим шагом, придерживая на поводу коня, подошел высокий кавалерист.

— Командир кавполка Изотов,— представился он и осекся…

Кирилл не верил своим глазам. Перед ним на шинели лежал Иван. Бледный, заросший бородой.

Он присел рядом с братом, осторожно отвел ладонью прядь волос. Раненый открыл глаза.

— Кирюшка, братик, уж не чаял тебя встретить. Ты как здесь оказался?

— В июне прошлого года прибыл на Востфронт. Иван, очень больно?

— Ничего страшного. Пуля задела плечо.

— Дома-то как, расскажи,— попросил Кирилл.— Мать жива?

— Жива, Глазами мается. Тебя не дождется увидеть.

Заметив, что у Кирилла перевязана ладонь, Иван спросил:

— И ты ранен?

— Пустяки, царапина. Шашка сломалась у самой рукоятки.

— Подожди, Кирюша, я сейчас.

Иван приподнялся на локте. Здоровой рукой протянул брату саблю:

— Нашлась дедушкина певунья. Бери ее, Кирилл. Она тебя никогда не подведет.

Раненый откинулся на спину и закрыл глаза, вздрагивая от вечерней прохлады.

Кирилл обернулся, увидел ординарца:

— Мою бурку, быстро.

Раненого комиссара укрыли буркой.

Коноводы Кирилла Изотова и красноармейцы запрягали расседланных казачьих коней в подводы. Проводив обозы с ранеными, кавалерийский полк двинулся на соединение с основными силами.

Положив на луку седла подарок брата, Кирилл рассматривал саблю, затем занес ее над головой и резко опустил руку.

В темноте ослепительно вспыхнула голубоватая полоска стали, и протяжный звон серебристых колокольчиков тихо поплыл над головами конников.

САБЛЯ КОМАНДИРА

I

Ветер с Ледовитого океана пронесся над потемневшим Ишимом, высоко взметнул волны, изукрасил изморозью берега и умчался вдаль. Трое суток седой Ишим боролся со стужей, в ярости сбрасывая и кроша на мелкие кусочки ледяную кольчугу.

Но мороз крепчал, набирая силу, его обжигающее дыхание застудило реку.