В погоне за «старым соболем»

Отто порой смешило и забавляло, как в газетах воспевались подвиги некоего генерала Шмидта, проявившего истинно германскую стойкость и обратившего в паническое бегство люксембуржцев, голландцев, французов. Попробовал бы этот бравый вояка выцарапать хоть ничтожные сведения о каком-нибудь из оборонных объектов у русских с их дьявольской подозрительностью, бдительностью и азиатским умением хранить государственные и военные тайны.

Проверяя и накапливая те или иные сведения, Отто постепенно приходил к выводу, что в оценке военно-промышленного потенциала СССР допущены серьезные просчеты. Маленький кружок на карте СССР с надписью Челябинск Отто обвел густой черной линией. Близость тракторного гиганта ЧТЗ к Магнитке и Кузбассу позволяла надеяться, что именно здесь создадут русские центр танкостроения.

Свои наблюдения и выводы полковник скромно облек в форму докладной записки и через голову своего прямого начальства передал в военно-промышленный штаб генералу Томасу, полагая, что его добросовестная работа не вызовет осложнений по службе за нарушение субординации.

Через неделю его вызвал к себе шеф абвера адмирал Канарис.

Фон Варншторф увидел у него на столе свою папку, на которой небрежным почерком было написано несколько предложений.

Адмирал дружески улыбнулся ему, поглаживая смуглой надушенной ладонью папку с докладной запиской.

— Мне кажется, любезный Отто,— придавая своему выразительному лицу грустное выражение, заговорил Канарис,— ты должен был посоветоваться со мной, прежде чем апробировать свои тезисы.

— Я полагал, что моя докладная записка в штабе генерала Томаса получит необходимый резонанс.

— Отто, ты вправе не доверять мне, твоему прямому начальнику. Мы, разведчики, знаем цену истинному доверию. Но согласовывать свои действия со мной ты обязан.

Он молчал…

— Я очень сожалею, но докладная записка не возымела того действия, на которое ты рассчитывал. Более того, ее автор признан паникером. В рейхсканцелярии фюрера, мой дорогой коллега, предпочтение отдают той информации, которую хотели бы слышать, а не той, что разочаровывает. Ты выразил сомнение, что наш доблестный вермахт может закончить кампанию на Востоке в установленный срок, и предполагаешь, что война может быть затяжной для Германии. А фюрер, к твоему сведению, терпеть не может и тени намека на позиционную затянувшуюся войну, которая когда-то привела Германию к катастрофе.

— Кто-то из великих стратегов сказал: «Не до конца изученный противник — наполовину проигранное сражение»,— глухо произнес Отто фон Варншторф.— Мы все оказались в сладком сне. Хмель легких побед над слабым противником сыграл с нами дьявольскую шутку.

— Гений фюрера и мощь вермахта выше прогнивших догм,— усмехнулся Канарис,— но если учесть, что ты прав, а в полезности твоей работы и достоверности фактов я могу не сомневаться, примем соломоново решение. Сохраним папку на случай, если возникнет та ситуация, которую ты предсказываешь, и мы всегда сможем доказать всем и каждому, что абвер способен прогнозировать обстановку на все случаи жизни.

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА

I

— Все готово, господин генерал,— доложил начальник штаба дивизии.

Конрад Штифке мог с уверенностью сказать, что его танкисты были готовы вчера и месяц тому назад. Наконец это мучительное ожидание перестанет нервировать людей. Он подумал, что лишь последние несколько минут перед броском вперед дают ощущение приятной возбужденности, остроты неизвестного, опьяняющего чувства натиска и полной слитности с теми, кто отдает и выполняет команды на твоем родном языке.

Этой минуты с нетерпением ждут солдаты его дивизии и второй танковой группы генерал-полковника Гудериана, изготовившейся к выходу на автостраду Минск— Москва.

Свет от подфарников легкового автомобиля узким пучком нырнул в темноту ночи. Прохладно. Гудериан накинул плащ. Тень от него поползла по траве.

— Волнуюсь, как мальчишка-лейтенант перед боевым крещением,— произнес Гудериан.— Через сорок пять минут по берлинскому времени мы вступим в пределы России.

Конрад не ответил. Он вспомнил себя молоденьким лейтенантом-уланом в ярко блестевшей на солнце каске.

— Когда мы вступили в Польшу, я был спокоен за исход дела,— задумчиво промолвил Гудериан.— Франция сама себя обрекла на гибель. Армия, не способная защищаться, теряет право на оружие. Впереди Россия. Загадочная страна. Не изученная до конца армия. Уверяю тебя, Конрад, никто из наших самых блестящих стратегов не возьмется судить о скрытых возможностях Красной Армии. Русский опыт строительства бронетанковых сил! Разве он не сослужил нам службу в прошлых кампаниях? Я согласен. Мы обогнали их. Превзошли качественно. Имеем большой опыт управления бронетанковыми соединениями. Что ж, это будет достойная схватка, Кони. Русским всегда не хватало европейской утонченности, а нам их просторов. У меня такое впечатление, что эта война будет короткой, но самой ожесточенной из всех войн, что повидало человечество.

— Мой отец назвал бы ее: испытание сталью,— сказал Штифке.