В погоне за жизнью. История врача, опередившего смерть и спасшего себя и других от неизлечимой болезни

На войне ошибки нередки: теряется снабжение, портится оборудование, в трагических ситуациях военные даже случайно стреляют по своим.

Но представьте себе, что произойдет, если огонь по своим вызовет более сильный ответный огонь.

И еще раз.

А потом еще и еще.

Притом мы исходим из того, что людям известно все существенное о взаимодействиях и функциях иммунной системы. Однако это не так.

Выписавшись из больницы, я попеременно жил то у папы, то у Джины. Так им обоим было проще. Я не хотел сваливать все обязанности на кого-то одного, хотя, уверен, каждый из них с радостью принял бы меня и отдавал бы мне все свое время.

Три недели спустя я находился у сестры. Весь день меня преследовала сильная усталость, но я охотно списывал ее на продолжающееся восстановление организма. Наверняка я еще не вполне оправился, отойдя от врат смерти. Однако вечером, перед сном, я заметил, что некоторые гемангиомы, уменьшавшиеся по мере выздоровления, вновь стали расти. Красные и лиловатые пятнышки покрывали бледную кожу груди и рук. Хуже того – появились новые.

Усталость победила нараставшую тревогу, и я уснул. Через четырнадцать часов Джина решила, что пора меня будить. Я по-прежнему чувствовал себя изможденным.

Вскоре с ужасающей пунктуальностью вернулись тошнота и боли в животе, а затем – отечность. Я прилежно сдал анализы крови. Они подтвердили то, что мы и так уже знали: странная, агрессивная болезнь снова активизировалась.

Первого ноября 2010 года, всего через четыре недели после выписки, я опять поступил в больницу Рекса. Там мне назначили высокие дозы кортикостероидов, и они, как и прежде, не дали никакого эффекта, хотя почти всегда улучшают самочувствие и порой помогают даже при загадочных болезнях.

На этот раз, однако, возникло новое обстоятельство. Оказалось, что я знаком со своим лечащим врачом. Более того, когда-то я мечтал быть таким, как он. Всего несколько месяцев назад мы встречались. Я хотел обсудить с ним свою карьеру и надеялся стать его учеником. Это был тот самый онколог, который лечил маму.

Как и все предыдущие врачи, он посмотрел анализы, обдумал симптомы и пришел к выводу: это что угодно, только не лимфома. Несколько месяцев назад его слова явились бы для меня божественным откровением, но теперь во мне уже накопилось раздражение. Таинственная болезнь прервала мое медицинское образование, но сделала меня более прямым и откровенным – и именно этого мне не хватало, когда я был здоров и невредим. Наверное, это просто особенность психики человека, оказавшегося на краю гибели: терять-то уже нечего.

По этой причине, когда доктор сообщил, что у меня не лимфома, я ему возразил. Я сказал, что нашел статьи семидесятых и восьмидесятых годов, в которых говорилось: высыпания гемангиом могут являться признаком злокачественного новообразования и, в частности, лимфомы. Лимфоузлы у меня увеличены, присутствуют и другие симптомы, однако никто еще не провел решающего теста – мне не сделали биопсию лимфоузлов. Я изложил аргументы в пользу операции, будто был опытным терапевтом. Но он ответил мне не как коллеге, а как интерну, ученику.

– Вам надо побыть пациентом. Врачом позвольте сейчас быть мне, – произнес он твердо, даже немного жестко, но корректно.

Он явно попытался поставить меня на место. В обычной ситуации я не стал бы развивать тему и уж тем более не спорил бы с человеком, перед которым преклонялся. Но тут я вскипел. Я подумал: «Я уже одиннадцать недель как пациент, и до сих пор никто не может разобраться с этим!»

Тот факт, что никто ничего не знает, мне было трудно принять даже тогда, когда я заболел в первый раз; теперь же, при рецидиве, я и вовсе не мог с этим смириться.

– Ну и что же это, по-вашему? – едва не закричал я.

– Я не знаю, но готов съесть собственный ботинок, если это лимфома, – ответил он.

Семья тоже была в отчаянии. Мы неделями полагались на врачей, и это не дало никаких результатов – разве что все пришли к единому мнению, что у меня не лимфома, хотя решающий анализ так и не провели. Я решил вернуться к исключению вариантов, но для этого мне требовался результат теста. Я не знал, сколько времени понадобится, чтобы пройтись по списку диагнозов. Анализ крови свидетельствовал, что функции печени, почек и костного мозга ослабевают.

Кортикостероиды, которые, вероятно, в прошлый раз спасли мне жизнь, сейчас не работали. Именно поэтому, когда результаты еще нескольких анализов ничего не показали, врач распорядился провести биопсию лимфатических узлов. Это принесло мне облегчение. Не то чтобы я был уверен в лимфоме. Скорее к ней как к наиболее очевидному выводу я приходил в итоге всех своих упражнений по составлению дифференциального диагноза.

Меня измучили догадки и предположения. Я хотел чего-то конкретного, хотел видеть результаты. Я устал доверять мнению докторов и надеяться, что они найдут ответ. Как начинающий врач и сын врача я понимал, что мы, медики, далеко не безупречны и не всезнающи.

Результаты анализа пришли по факсу в пятницу утром. Врач в это время был в отъезде.