В погоне за Зверем

«… смею вам доложить, что Евгений Иванович Шумский тайно наведывается к Глафире Анатольевне Катукевич, родной сестре первого секретаря горкома Пересвистова. Чем порочит доброе имя её мужа Якова Родионыча Катукевича, а ещё товарища Пересвистова и звание капитана советской милиции…». А дальше требование разобраться с недостойным поведением товарища Шумского. Потом этот же Маслов стучит, что капитан Шумский состоит в подобных отношениях с дочерью кого-то там, женой того-сего и напоследок совратил вчерашнюю выпускницу, некую Жанну Новикову секретаря-машинистку в Заболотинском отделении милиции.

 В общем, Шумский мужик хоть куда, нарасхват у женской половины провинциального города, Вот и не женат. Люблю таких мужиков! Так что заочно капитан вызывал во мне симпатию. Прочитав его личное дело, я ни на миг не усомнилась, что мы с ним сработаемся.

– Приехали, – буркнул Доронин, притормаживая перед воротами тюрьмы. – Гадкое место я вам скажу.

Это он уже с некой брезгливостью сказал и покосился на меня в зеркало дальнего вида. Явно хотел рассмотреть эмоции на моём лице. Не придерусь ли я к его словам и не разведу ли привычную советскому человеку демагогию о контрреволюционных элементах в нашем счастливом обществе, но я лишь скупо ухмыльнулась.

– Не санаторий.

– Это точно, – быстро согласился Доронин, давя на педаль газа.

Мы друг друга поняли: кляузы писать не будем.

Ворота открылись.

ЭПИЗОД 2.

Во дворе тюрьмы меня особо не дёргали и вопросов не задавали. Лейтенант, подбежавший к машине, отдал честь и поспешил доложиться. Нас ждали. Полковник Пичугин звонил. Так что, запихнув дело Шумского в портфель, я пошла за представившимся лейтенантом.

Лейтенант Жданович, высокий вертлявый мальчик, чуть ли не бежал впереди меня, оправдываясь, что не успел доложить старшему следователю Карпенкову о моём приезде и об освобождении Шумского. Старший следователь как раз-таки допрашивает арестованного.

И, втянув длинную шею в угловатые плечи, взволнованно признался:

– Шумский со вчерашнего утра на допросе.

Не нужно быть гением, чтобы понять намёки лейтенантика. Уже больше суток капитана мордуют. И была велика вероятность, что забирать мне будет некого. Если этот Карпенков его не убил, то уж точно покалечил. Всё-таки упёртый Шумский своим молчанием только раздражал и так теряющего терпение старшего следователя. Понимая, что любое моё промедление чревато тяжёлыми последствиями для пока ещё незнакомого мне Шумского, я ускорила шаг.

Узкие коридоры эхом разносили наши шаги. Отражаясь от каменных стен, они заглушали стоны в допросных камерах и, только подходя к самой последней двери, я не услышала никаких звуков. Солдат, охранявший камеру, вытянувшись в постройке смирно, отчеканил, как на плацу, что старший следователь Карпенков вышел, а допрашиваемый Шумский стоит в «стойке».

Я медленно выдохнула. Всё-таки у меня появилась надежда, что своего капитана я заберу от сюда относительно здоровым. «Стойка», конечно, мало приятная пытка и не менее травматичная. Стоять по несколько часов возле стенки и не иметь возможности сесть вызывало сильнейшие отеки, которые с дикой болью распирали ступни, лодыжки и голень. Нередко даже лопалась кожа и наружу просачивалась жидкость. Но это всё же лучше, чем переломанные рёбра, пальцы, выбитые зубы с глазами, и сотрясение мозга. С такими повреждениями капитан Шумский вряд ли сможет быстро вернуться к своим непосредственным обязанностям, а в моём случае ещё и оказывать помощь в расследовании нашумевших убийств детей.

– Открывай, – приказала я солдату.

Тот шустренько метнулся в сторону. Дверь скрипнула, открыв передо мной жуткую картину. Высокий мужчина стоял возле стены, уткнувшись в неё лбом, чтобы не упасть. От лба по некогда белой стене расплывалась грязным пятном кровь. Такая же кровь склеила волосы на затылке, придав им бурый окрас. За спиной туго связанные веревкой руки уже приобрели синюшный оттенок. Да и стоял он почти сгорбившись. Казалось, если убрать стену, то рухнет на пол мёртвым грузом. Шумского били, а потом уже поставили в «стойку». И били жестоко.

От увиденного хотелось, конечно, выругаться благим матом, но я, запихнув куда-подальше все свои эмоции, прошла внутрь камеры. Не сахарная и не растаю перед реалиями жизни. В казематах тюрем НКВД и не такое приходилось наблюдать. Тут немного чуть не сдали нервы и то потому, что заочно симпатизировала Шумскому. Да и работать совместно нам с ним ещё предстояло.

Медленно обойдя стол, я положила на него портфель, достала папку и приказала охранявшему солдату развязать Шумского и помочь ему. Сам он до стула точно не дошел бы. Слишком избит, да и стоял едва держась на распухших ногах.