В поисках агента. Записки офицера КГБ

19 августа 1991 года я, как обычно, рано утром выехал с дачи на машине на работу. Подъехав по проселочной дороге от дачного поселка к Киевскому шоссе, я был удивлен, увидев колонну громыхавших танков, двигавшихся по направлению к городу. Очевидно, подумал я, это маневры, что было относительно правдоподобным объяснением. Правда, нужно быть полным идиотом, чтобы дать на это разрешение, поскольку гусеницы тяжелых машин буквально кромсали асфальтовое покрытие дороги, которое потом потребует серьезного ремонта. Въехав в город, я увидел стоящие на улицах танки. До меня начало доходить, что в Москве происходят какие-то серьезные события.

В ПГУ было собрано совещание руководящего состава — начальников всех подразделений и их замов. Нам было объявлено, что Горбачев, проводивший свой отпуск в Крыму, заболел, в Москве введено чрезвычайное положение и временное руководство страной будет осуществлять специально созданный орган — ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению), чтобы предотвратить хаос и анархию, а также сохранить Советский Союз. Конечно, никто не поверил в болезнь лидера страны.

Генерал Леонид Шебаршин, мой старый коллега по командировке в Индию, узнал о ГКЧП 18 августа, когда члены комитета уговаривали Горбачева в Форосе. Шебаршин в 1988 году был назначен начальником Первого главного управления КГБ после того, как Крючкова сделали председателем КГБ. Крючков вызвал Шебаршина к себе и спросил, примет ли тот участие в работе ГКЧП. Независимо от своей оценки сложившейся в стране ситуации, Шебаршин не хотел подвергать опасности деятельность и будущее такой деликатной организации, как разведывательная служба, учитывая, что ее могут слишком тесно связать с жесткими мерами ГКЧП, и отклонил предложение Крючкова. Решение Шебаршина не дать втянуть ПГУ в игры ГКЧП спасло разведку страны.

Я приходил на работу каждый день «периода правления ГКЧП». Отдел функционировал как обычно, и мы уходили домой поздно. Большинство сотрудников КГБ на происходящие события реагировали спокойно. Преобладающей точкой зрения, которую разделял и я, было представление, что появление и действия ГКЧП были направлены не против Горбачева, а, как это ни покажется неправдоподобным, с его молчаливого согласия и одобрения.

На следующий день после возвращения Горбачева из Фороса он вызвал Шебаршина в Кремль, назначил его временно исполняющим обязанности председателя КГБ и приказал подготовить аналитический отчет о событиях прошедшей недели. Шебаршин занимал этот пост в течение целого дня, став своего рода рекордсменом по самому короткому времени пребывания во главе этого ведомства, пока не была найдена постоянная замена Крючкову.

22 августа Крючкову и другим членам ГКЧП были предъявлены обвинения, и они были арестованы. Вечером на площади около здания штаб-квартиры КГБ, перед которым в центре площади стоял памятник Дзержинскому, собралась большая толпа народа. Когда на город опустилась ночь, городские власти в свете вспышек фото- и телевизионных камер подогнали к памятнику большой автокран. Под радостные крики и свист зрителей какой-то человек забрался на памятник и накинул петлю троса на шею «железного Феликса», после чего памятник был снят с пьедестала, погружен на стоявшую грузовую платформу и куда-то увезен.

В это время я был еще на работе. Вернувшись домой и посмотрев в телевизионных новостях репортаж об этом событии, я понял, что вижу символическое завершение целой эпохи. Это означало также и конец моей карьеры офицера разведки, а заодно и привычного образа жизни. Сам акт был бессмысленным, таким же варварским, как уничтожение церквей после революции 1917 года. Да, Советский Союз нуждался в больших переменах, но невозможно было принять и согласиться с уничтожением всего наследия и истории моей страны. Хорошо еще, что у толпы не дошли руки, чтобы сбросить и памятник Карлу Марксу напротив Большого театра!

После поражения ГКЧП стало ясно, что дальше будет только хуже. Распад советского общества был неизбежен. Само собой разумеется, первой жертвой виделся Комитет государственной безопасности, заклейменный как преступная и аморальная организация. Как и многие офицеры, отдававшие все силы, а нередко и жизнь служению своей стране, я не желал числиться среди врагов народа. Спустя десять дней после ареста членов ГКЧП я привел в порядок все числящиеся за мной оперативные документы, разобрался с незавершенными делами и предупредил моего заместителя, что на следующий день меня не будет на работе.

Затем я направился в кабинет замначальника управления «РТ», которого знал много лет, и вручил ему мой рапорт об отставке.

— Ты думаешь, что ты единственный, кто иначе думает о КГБ? — разозлился он. — Ты не можешь уйти. Мы все думаем так же, как и ты.

— В таком случае вы все должны уволиться, как и я. Почему вы должны оставаться в организации, которая не может выполнять свои задачи?

Мой начальник был в ярости.

— Ты что — всех умнее, да? Твой рапорт есть не что иное, как политическое заявление.