В поисках Беловодья

Чудо я, Саша, видал:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь за раскол,
Волю да землю им дали.
Год незаметно прошел.
Едут туда комиссары.
Глядь, уж деревня стоит —
Риги, сараи, амбары,
В кузнице молот стучит!

Некрасов

Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала.

Казачья поговорка

Странствующая деревня Василия Кряжа отстала под Акмолинском. Мужики поставили сходу понравившегося им села десять ведер водки и были немедленно приняты в общество.

Баскур вернулся пьяный, но утром повел остатки своего каравана дальше.

На коне и в дороге он был ловчее и легче беркута в облаках. За его спиной, широкой и крепкой, как тугой парус, Тит правил своим кораблем на восток без страха.

И в самом деле, путешествие продолжалось, точно свадебная поездка с похищенной по степному обычаю женою: покачивался впереди неутомимый Баскур, прикладывавший к губам то и дело турсук с аракою; пел сзади бесконечную песню о красоте степи и храбрости казаков Уйба; приветливо улыбалась мужу не благословленная жена.

Не закрывая глаз, только остановив их на дымчатых стеклах горизонта, могла бесконечно воображать беловодскую действительность Таня. Мальчишечья стриженая голова ее, с которой ветер постоянно срывал и таток, как флюгер вертелась из стороны в сторону над арбою.

Легко было мечтать за спиною Баскура: она внушала доверие!

И когда из-за нее, как оживающие угли в грудах золы, затлели впереди розовые Каркаралы, Тит без раздумья остановил караван для молитвы. Баскур сдержал коня, глядя, как молодой казак опустился на колени рядом с женою. Он осведомился у Уйбы, что это значит. Уйба объяснил без всякой почтительности к святости своего хозяина, Тогда Баскур сказал:

— Не на месте встал твой хозяин! — И с усмешкой прибавил: — Да ничей бог, я думаю, не рассердится за лишнюю молитву… Пусть!

— Разве это не Беловодские горы там в облаках? — спросил Тит, оставив занесенную для креста руку. — Других будто нет в степи?

— Как солнце перед месяцем — Золотые Горы[21] перед этими! Через два воскресения ты увидишь их! — пообещал Баскур и сказал: — Я думаю, ваши русские не станут называть счастливой страною каркаралинские рудники… Медь и серебро стоят дорого, хозяин!

Он не прибавил более ничего, но вечером, возвращаясь с охоты, привел с собою откуда-то из гранитных и порфировых скал маленького худенького оборванца.

— Садись к огню и будь гостем, пригласил он его и, представляя Титу, добавил: — вот местный житель, плутающий в горах, который попался мне невдалеке отсюда. Спроси его, хозяин, он расскажет тебе о счастливой жизни в здешних краях! Ведь здесь тоже живут длиннобородые русские, которые всегда молятся богу…

Баскур рассмеялся и посмотрел на гостя, приглашая его подтвердить сказанное. Оборванец дрожал как кролик, и красные уши его на голом черепе заметно двигались. Было бы большой неожиданностью, если бы он оказался разговорчивым. Но Баскур поднес ему чашку араки, и он стал отвечать на вопросы. Он оказался рудокопом, бежавшим с рудника и пробиравшимся в Камень.

— Куда? — переспросил Тит.

— В Камень, — повторил он.

— Ему по дороге с нами, — объяснил Баскур. — Вершины Золотых Гор называются здесь Камнем, как у тебя — Беловодьем. Каждый дает свое имя тому, что любит…

Тит предложил беглецу присоединиться к их отряду.

Оборванец перестал дрожать. Он был согрет водкой, огнем и гостеприимством.

— Я не захотел уступить своей жены штейгеру, — с суровой усмешкой признался он вдруг, — и вот он умер, а я ушел.

— А жена?

— Они тоже умерли. Жена и дети вместе.

— Все вместе? Отчего же?

— Да, все вместе, от одного и того же.

— Да отчего, отчего?

— От топора, — тихо отвечал рудокоп.

Таня прижалась к мужу. Тит вздрогнул. Гость заметил это.

— Что тут страшного? В рудниках страшнее! — сказал он.

Баскур смеялся и глядел на гостя с одобрительной усмешкой. Тит встал и вновь опустился к огню.

Уйба спросил строго:

— Почему ты не пошел сначала к хозяину, чтобы он разобрал твое дело?

— К хозяину? Да ведь ему некогда заниматься нашими делами… — отвечал оборванец. — Он молится и день и ночь!

— Молится? — переспросил Тит.

— Кулугур, как же!

Тит отвернулся.

— А суд? — приставал Уйба.

— Нет лучше суда, чем баранта! — заявил вдруг Баскур, перебивая разговаривающих, и подал с явным сочувствием гостю свой турсук. — Выпей, ты дрожишь, как волк в когтях халзана! — пригласил он.

Рудокоп с жадностью пил. Баскур, как мать над ребенком, говорил:

— Ничего, добирайся до Камня, там найдешь и работу и жену, а дети придут сами! Пойдем с моим караваном, со мной не случается бед…

Ночью в отравленных свинцом легких рудокопа свистела буря, и от ураганного храпа содрогался воздух. Нельзя было представить, чем могло сотрясать ночь это маленькое существо, чем могло оно производить этот рев.