В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

И поскольку каждая функция человека есть результат действия определённых веществ, постольку каждое вещество связано с некоторым планом вселенной. Этот факт помогает установить соотношения между функциями человека и планами вселенной».

В этом месте я должен сказать, что «три октавы излучений» и «таблица форм водорода», проистекающая из них, долгое время оставались для нас камнем преткновения. Основной и наиболее существенный принцип перехода триад и строения материи я понял только позднее, о чём и буду говорить в надлежащем месте.

Излагая общее содержание лекций Гурджиева, я стараюсь соблюдать хронологический порядок, хотя это и не всегда возможно, так как некоторые вещи повторялись им много раз и в той или иной форме входили почти во все лекции.

На меня лично «таблица форм водорода» произвела очень сильное впечатление. Позднее оно стало ещё более сильным: я ощутил в этой «лестнице, простирающейся от земли до неба», нечто похожее на ощущение мира, которое я испытал несколько лет тому назад во время моих необычных экспериментов, когда я невероятно сильно почувствовал связь, целостность, «математичность» всего, что существует в мире (об этом рассказано в восьмой главе моей книги «Новая модель вселенной»). Эта лекция в разных вариантах повторялась неоднократно – в связи с объяснением то «луча творения», то закона октав. Но несмотря на небывалое чувство, которое она у меня вызывала, я не смог оценить её должным образом сразу же, когда услышал. Прежде всего, я не понял тогда, что эти идеи гораздо труднее для усвоения и гораздо глубже по содержанию, чем кажутся при обычном рассмотрении.

У меня сохранился в памяти эпизод, происшедший на одном из повторений лекции о строении материи в связи с механикой вселенной. Лекцию читал упоминавшийся мною П., молодой инженер из числа московских учеников Гурджиева, о которых я говорил выше.

Я пришёл на лекцию, когда она уже началась. Услышав знакомые слова, я решил, что слышал её раньше, и потому, усевшись в углу большой гостиной, курил и думал о чём-то другом. Здесь же оказался Гурджиев.

– Почему вы не слушали лекцию? – спросил он меня, когда она закончилась.

– Да ведь я уже её слушал, – ответил я, на что Гурджиев укоризненно покачал головой; однако я совершенно искренно не понял, чего он ожидал от меня и почему мне нужно было вторично слушать одну и ту же лекцию.

Я сообразил это гораздо позже, когда лекции кончились, и я попытался подытожить в уме всё, что слышал. Часто, обдумывая какой-нибудь вопрос, я отчётливо вспоминал, что об этом говорилось на одной из лекций. Но припомнить в точности, что именно было сказано, я, к сожалению, не всегда мог; и много дал бы, чтобы услышать лекции ещё раз.

Спустя почти два года, в ноябре 1917 года, мы жили небольшой группой из шести человек вместе с Гурджиевым на побережье Чёрного моря, в сорока верстах к северу от Туапсе. Это была небольшая дача, расположенная в двух верстах от ближайшего населённого пункта. Однажды вечером мы сидели и разговаривали. Было уже поздно; стояла ужасная погода – порывы норд-оста несли с собой то дождь, то снег.

Я как раз размышлял о некоторых выводах из «таблицы форм водорода», главным образом о её определённой неполноте по сравнению с другой таблицей, о которой мы узнали позднее. Мой вопрос относился к тем видам водорода, которые находятся ниже нормального уровня. Позже я объясню, что именно я спрашивал и что ответил спустя длительное время Гурджиев, а в тот раз он не дал мне прямого ответа.

– Вам следовало бы и самому знать, – ответил он, – об этом говорилось на лекциях в Петербурге; хотя вы, возможно, это и не слышали. Помните лекцию, которую вы не захотели слушать? Вы сказали, что её содержание вам уже известно. А там как раз говорилось то, о чём вы сейчас спрашиваете. – И после короткого молчания он спросил: – Ну, а если бы вы теперь узнали, что кто-то читает эту самую лекцию в Туапсе, пошли бы вы туда пешком?

– Пошёл бы, – ответил я.

И в самом деле, даже длинная, трудная и холодная дорога не остановила бы меня. Гурджиев засмеялся:

– Неужели пошли бы? – спросил он. – Подумайте: сорок вёрст, темнота, дождь, снег, ветер!

– О чём тут думать? – возразил я. – Вы же знаете, что я не раз ходил по этому пути, когда не было лошадей или не оказывалось места в повозке, и притом не ради чего-то, а просто потому, что больше ничего не оставалось. Конечно, если бы кто-то читал эту лекцию в Туапсе, я пошёл бы туда, не говоря ни слова.