В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

Упражнение «стой!» оказало огромное влияние на всю нашу жизнь, на понимание работы и отношение к ней. Во-первых, отношение каждого человека к упражнению очень точно показывало его отношение к работе. Люди, пытавшиеся ускользнуть от работы, избегали и упражнения «стой!». Выходило так, что они или не слышали команды, или утверждали, что она относилась не к ним. Или же, наоборот, они всегда были к ней готовы – не делали неосторожных движений, не брали в руки стаканы горячего чая, очень быстро садились и вставали и тому подобное. С этим упражнением можно было даже до известной степени схитрить. Но, разумеется, всё сразу было видно и показывало, кто способен не жалеть себя, принимая работу всерьёз, а кто щадит себя и стремится применить к работе обычные методы, избегнуть трудностей, «приспособиться». Кроме того, упражнение «стой!» выявило людей, которые неспособны были подчиняться школьной дисциплине, не желали её, не принимали всерьёз. Со всей очевидностью мы увидели, что без упражнения «стой!» и других сопровождавших его упражнений, чисто психологическими способами ничего не достичь.

Но последующая работа открыла нам и методы психологического порядка.

Для большинства людей главной трудностью, как это вскоре выяснилось, оказалась привычка разговаривать. Никто не замечал этой привычки у себя, никто не мог с ней бороться, потому что всегда связывал её с какой-нибудь характерной чертой, которую он считал в себе положительной. То ему хотелось быть «искренним», то он желал узнать, что думает другой человек, то нужно было помочь кому-то, рассказывая о себе или о других, – и так далее и тому подобное.

Очень скоро я увидел, что борьба с привычкой разговаривать, с привычкой говорить больше, чем необходимо, может стать центром тяжести работы над собой, ибо эта привычка затрагивает всё, проникает во всё, и многие её почти не замечают. Было очень любопытно наблюдать, как эта привычка (я пользуюсь этим словом за неимением другого; было бы лучше и правильнее сказать: «грех» или «несчастье») овладевает всем, что человек начинает делать.

В то время в Ессентуках Гурджиев заставлял нас среди прочего проводить и небольшие опыты поста. Я и раньше проводил эксперименты подобного рода, так что многое было мне знакомо. Но для большинства других членов группы ощущение бесконечно длинных дней, полной пустоты, особого рода тщетности существования было новым.

– Ну, теперь я понимаю, для чего мы живём, – сказал один из наших людей, – и какое место в нашей жизни занимает еда!

Лично мне особенно интересно было наблюдать за тем, какое место в нашей жизни занимают разговоры.

На мой взгляд, наш первый пост состоял в том, что все безостановочно на протяжении нескольких дней рассказывали о постах, т. е. каждый говорил о себе. В этом отношении я помню беседы с одним московским другом о том, что добровольное молчание может оказаться самой суровой дисциплиной, какой способен подчиниться человек. Но мы имели в виду абсолютное молчание. Однако даже в этот вопрос Гурджиев внёс тот поразительный практический элемент, который отличал его системы и его методы от всего, что я знал раньше.

– Полное молчание легче, – сказал он, когда я однажды начал излагать ему свои идеи. – Полное молчание есть просто уход от жизни. Для этого человеку нужно находиться в пустыне или в монастыре. А мы говорим о работе в жизни. И человек должен хранить молчание таким образом, чтобы никто этого не замечал. Всё дело в том, что мы слишком много разговариваем. Если мы ограничимся тем, что действительно необходимо, одно это будет означать, что мы соблюдаем молчание. И то же самое во всём – в питании, в удовольствиях, в продолжительности сна – во всём существует граница между необходимым и излишним. После его начинается «грех». Здесь необходимо разъяснение: «грех» – это нечто такое, что не является необходимым.

– Но если люди будут воздерживаться от всего, что в данное время не является необходимым, – сказал я, – на что станет похожа их жизнь? И как они могут знать, что необходимо, а что нет?

– Опять вы заговорили на свой лад, – возразил Гурджиев. – Я вовсе не говорю обо всех людях. Они никуда не идут, и для них грехов не существуют. Грехи – это то, что удерживает человека на месте, если он решил двигаться и если он способен двигаться. Грехи существуют только для тех людей, которые уже находятся на пути или приближаются к пути. И тогда грех – то, что останавливает человека, помогает ему обманывать себя, думать, что он работает, тогда как он просто спит. Грех – то, что погружает человека в сон, когда он решил пробудиться. А что погружает человека в сон?