В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева

– Чего же вам ещё нужно? – сказал Гурджиев. – Это очень важное заключение. Люди, которые знают это (он произнёс эти слова с ударением), уже знают многое. Вся беда в том, что на самом деле никто этого не знает. Если вы спросите человека, помнит ли он себя, он, конечно, ответит утвердительно. Если вы скажете ему, что он не помнит себя, он или рассердится, или сочтёт вас полнейшим глупцом. На этом основана вся жизнь, всё человеческое существование, вся человеческая слепота. Если человек по-настоящему знает, что он не помнит себя, он уже близок к пониманию своего бытия.

Всё, что сказал Гурджиев, всё, что я продумал сам, особенно то, что показали мне попытки вспомнить себя, вскоре убедило меня в том, что я столкнулся с совершенно новой проблемой, на которую не обратили пока внимания ни наука, ни философия.

Но прежде чем делать выводы, я попробую описать свои попытки вспоминания себя. Первое впечатление состояло в том, что попытки вспомнить себя, говорить: «Я иду, я делаю», постоянно ощущать это «Я» – останавливают мысль. Когда я ощущал «Я», мне нельзя было ни думать, ни разговаривать; даже ощущения становились затуманенными. Кроме того, вспоминать себя подобным образом можно в течение очень короткого времени.

Ранее я проделал несколько опытов приостановки мысли по методам, упоминаемым в книгах о практике йоги. Такое описание имеется, например, в книге Эдварда Карпентера «От Адамова Пика до Элефанты», хотя оно довольно общо. Мои первые попытки вспоминать себя напомнили мне как раз эти опыты. Фактически всё было тем же самым – с той только разницей, что при остановке сознания и мыслей внимание полностью поглощено усилиями не допускать возникновения новых мыслей, тогда как при вспоминании себя внимание разделяется, и одна его часть направлена к такому же усилию, а другая – к ощущению себя.

Поняв эту особенность, я смог прийти к некоторому, возможно, очень неполному определению «вспоминания себя», которое тем не менее, в практическом отношении оказалось очень полезным.

Я говорю о разделённом внимании, характерной черте вспоминания себя. Оно представилось мне следующим образом.

Когда я что-то наблюдаю, моё внимание направлено на наблюдаемый объект, и его можно изобразить стрелкой:

Я —> наблюдаемое явление

А когда я стараюсь одновременно вспоминать себя, моё внимание направлено и на объект, и на самого себя. Появляется вторая стрелка:

Я <—> наблюдаемое явление

Определив этот факт, я понял, что проблема состоит в том, чтобы направить внимание на себя, не ослабляя и не суживая внимание, которое при этом направлено и на другой объект. Причём этот «другой объект» может находиться как внутри, так и вне меня.

Уже первые попытки такого разделения внимания показали, что оно возможно. Вместе с тем я осознал две вещи.

Во-первых, что вспоминание себя, результат этого метода, не имеет ничего общего с «самоощущением» или «самоанализом». Это было новое и весьма интересное состояние со странно знакомым привкусом.

Во-вторых, что моменты вспоминания себя случаются в жизни, хотя и редко. Намеренное создание этих моментов вызывало чувство новизны, но в действительности они были знакомы мне с раннего детства. Они возникали в непривычной обстановке или на новом месте, среди незнакомых людей, например, во время путешествия, когда вдруг оглядываешься по сторонам и говоришь себе: «Как странно! Вот я!» Или же они являлись в очень эмоциональные моменты, в минуты опасности, в такие мгновения, когда необходимо не потерять голову, когда человек как бы слышит собственный голос, видит и наблюдает себя со стороны.

Я увидел с полной ясностью, что мои первые воспоминания о жизни – очень ранние – были моментами вспоминания себя. Это раскрыло мне и многое другое. Именно: я увидел, что по-настоящему помню только те моменты прошлого, во время которых я вспоминал себя. О других моментах я только знаю, что они имели место, но не могу полностью оживить их, пережить вновь. А моменты, когда я вспоминал себя, были живыми и почти не отличались от настоящего. Я всё ещё побаивался переходить к выводам, но уже видел, что стою на пороге крупного открытия. Меня всегда удивляла слабость и недостаточность нашей памяти – сколь многое теряется! Так или иначе в этом факте заключалась для меня главная бессмыслица жизни. Зачем так много переживаний, если потом они забудутся? Кроме того, в забывании было что-то от деградации. Человек ощущает нечто, кажущееся ему значительным, думает, что никогда о нём не забудет; но вот проходят год или два – и от пережитого ничего не остаётся. Теперь я выяснил, почему так обстоит дело, почему иначе и быть не может. Если наша память хранит по-настоящему живыми только моменты вспоминания себя, ясно, почему она так бедна.