В поисках Дильмуна

Не только члены экспедиции были окружены заботой. Люди министерства взяли под охрану наши объекты. После первого полевого сезона обнесли оградой каждый из раскопов; затем огородили весь район. Для археологов всегда жгучая проблема— куда девать вырытую землю: если не свалишь ее подальше от раскопов, на следующий год непременно окажется, что она лежит как раз там, где надо продолжать копать. Но на Файлаке после каждого полевого сезона включались в работы самосвалы и сбрасывали вырытую землю в Персидский залив.

Словом, обстановка для работы в Кувейте была самая роскошная, что мы, прибывая с Бахрейна, не уставали подчеркивать: никаких проблем, обычно возникающих перед экспедициями. В то же время власти распространили опеку и на материал раскопок. После второго сезона вступил в силу закон о древностях, аналогичный таким же законам в других странах Ближнего Востока. По этому закону все древние предметы, найденные на территории Кувейта, являются собственностью государства и не могут вывозиться без его разрешения. Так и должно быть; нелепо, когда невосполнимые исторические сокровища страны становятся собственностью музея на другом конце земного шара. Но это был первый сезон, когда нам предстояло работать с учетом нового закона, и мы еще не знали, сколь буквально он будет применяться. Мы надеялись, что министерство просвещения поймет: здесь не может быть речи о каком-либо столкновении интересов. Мы отнюдь не пылали желанием наполнить залы нашего музея кувейтскими сокровищами; да у нас просто-напросто не было таких залов. В лучшем случае, когда-нибудь в будущем, когда у нас появится помещение, выставим типичные изделия и керамику всех культур, обнаруженных нами в области Персидского залива, а к тому времени кувейтцы скорее будут сетовать не на то, что нами вывезены предметы, которым надлежит быть в Кувейте, а на то, что мы отвели слишком мало места кувейтской культуре. Нам требовались только образцы для научных исследований — черепки со стратиграфической привязкой, кости животных, образцы почвы и образцы для радиоуглеродного анализа. И в интересах самих же кувейтцев было позволить нам взять с собой в Данию предметы, нуждающиеся в специальной обработке, поскольку ее нельзя было произвести в Кувейте: кость и металл.

К числу таких предметов относилась одна из двух важнейших находок, ради знакомства с которыми мы с П. В., собственно, и прибыли сейчас с Бахрейна. Сидя в креслах в гостиной, мы рассматривали увесистый ком металла, извлеченный Кристианом из ящика с надлежащим ярлыком. Металл отливал пурпупом, но мы знали, что пурпурная окраска означает серебро, и сама форма образца все нам сказала: это был клад, тринадцать серебряных монет, спаянных вместе коррозией. По размеру и весу монет опытный глаз Кпистиана определил, что это греческие тетрадрахмы[43]. Пока они не будут очищены от окислов и разделены, больше ничего сказать нельзя. Монеты могли быть отчеканены самим Александром или кем-нибудь из Селевкидов. Получив ответ, мы сможем с достаточной уверенностью подойти к датировке эллинского поселения на Файлаке.

Клад был обнаружен неделю назад чуть к северу от алтаря перед храмом. По счастливому совпадению именно здесь Кристиан провел разрез в направлении север — юг через алтарь к обоим краям своего широкого раскопа. Так что стратиграфическая позиция клада по отношению к храму не вызывала сомнений. Теперь стену разреза срывали (как раз в ходе этой работы и был найден клал), но зарисовки Кристиана ясно свидетельствовали что клад относится к более позднему периоду, чем храм, он скорее всего принадлежал к тому же времени, что и стены, возведенные впоследствии на окружающем храмовое здание свободном пространстве.

По другую сторону алтаря тот же разрез дал вторую важнейшую находку, которую уж никак не подобало вывозить из Кувейта.

Раскапывая храм, наши археологи были озадачены, когда у юго-восточного угла здания, слева (если стоять липом к храму), наткнулись на каменный блок. Это был странный продолговатый блок с квадратным углублением наверху, словно для столба, явно сохранивший первоначальное положение. И вот явилось объяснение. К югу от алтаря откопали широкую прямоугольную каменную плиту с квадратным выступом на конце, в точности подходящим к упомянутому углублению. Очевидно, в свое время плита была установлена вертикально перед входом в храм. А на поверхности плиты строчка за строчкой читалась греческая надпись.

Надпись длинная, сорок три строки, и пока наш фотограф Леннарт Ларсен старательно переснимал ее под всевозможными углами и при разном освещении, чтобы лучше выявить буквы, а наш реставратор Гюннар Ланге Корнбак готовился сделать каучуковый слепок для последующего изучения, Кристиан делал все возможное, чтобы без словаря прочесть написанное. Это было непросто, потому что плита сильно пострадала от выветривания, к тому же, когда ее сняли с постамента и бросили около алтаря, она разбилась на семь кусков, причем часть поверхности отслоилась. Все же некоторые фразы и общий смысл надписи можно было истолковать.