В поисках Дильмуна

Оазис Бурайми окажется в плену дорожной сети. Уже разработан общий проект, и во время нашего последнего сезона мы месяц наблюдали поступь прогресса на головном участке дороги. Грохот механизмов стихал только на четыре ночных часа. Огромные ярко-желтые грейдеры прокладывали себе путь в кустарнике, сопровождаемые удушливым облаком песка. Десятки лет растительность Бурайми доблестно противостояла напору песка, который наносило ветром из окружающей пустыни, однако теперь у ветра появился союзник. Толстый слой поднятой грейдерами пыли ложился на саванну и на наш лагерь. Еще немного, и она вовсе задушила бы весь животный и растительный мир, открыв ворота пустыне. Но прогресс шагает быстро. На наших глазах дорога двигалась вперед.

От восхода до заката — еще сотня метров нового дорожного полотна. Через правильные промежутки, словно грибы, вырастали типичные для нефтяных княжеств — символы престижа — «карусели» транспортных развязок. И шторм пронесло: головной участок удалился, рев гусеничных тракторов сменился бормотанием, пылевые облака уподобились грозовым тучам на горизонте.

В нашем уголке Бурайми снова настал мир и покой, который царил здесь более четырех тысячелетий со времен предыдущей строительной лихорадки. Мы снова принялись копать — без помощи грейдеров и экскаваторов — наш древний символ престижа, до странности похожий на «карусели» вдоль новой дороги. Не зная его подлинного назначения, мы сначала просто называли этот памятник «круглым сооружением».

Мы его обнаружили в 1962 г., когда впервые приступили к раскопкам в Бурайми. Главной нашей целью было исследовать могилы, которые шейх Зайд показал нам в предгорьях Джебель-Хафит, и за два года мы раскопали двадцать семь курганов. Они совершенно отличались от гробниц Умм ан-Нара, а также от курганов Бахрейна. Здесь перед нами были сравнительно аккуратные каменные пирамиды с погребальной камерой внутри, напоминающей по форме пчелиный улей. Короткий ход, ведущий снаружи в образованный безрастворной кладкой склеп, позволял предположить, что камеры предназначались для нескольких захоронений, но они были основательно разграблены. Лишь в одном случае мы могли более или менее уверенно заключить, что в камере помещалось по меньшей мере два захоронения.

Именно этот курган принес наиболее богатые находки it материал для вероятной датировки.

В Абу-Даби мы столкнулись с той же проблемой, что на первых порах на Бахрейне. Археологически мы находились в terra incognita, для которой не была разработана никакая хронология. В Кувейте годилась наша бахрейнская хронология, потому что поселения на Файлаке представляли ту же цивилизацию, что поселения на Бахрейне. Но Абу-Даби явно не был бахрейнской колонией. Подобно тому как керамика Умм ан-Нара ничуть не походила на «барбарскую», так и сосуды из хафитских курганов в оазисе Бурайми не имели ничего общего с бахрейнскими (да и с керамикой Умм ан-Нара тоже).

Здесь мы нашли горшки с острым ребром вокруг ту-лова (так называемые «окиленные» сосуды) и с плоским фланцевидным венчиком. Сами по себе они не поддавались датировке. Зато найденный нами в кургане № 20 вместе с двумя горшками, тремя бронзовыми мисками и орнаментированным стеатитовым блюдом бронзовый меч был нам знаком. Меч — короткий, всего 42,5 сантиметра, с плоской рукояткой, имеющей выемки с обеих сторон для крепления деревянных зажимов. В месте соединения головки и клинка — два полукруглых выреза, а под ними, в верхней части клинка, — выпуклый орнамент в виде двух концентрических кругов. Подобные мечи известны на Ближнем Востоке. Их находили на севере Сирии, в Южном Туркестане, но чаще всего — в Луристане на северо-западе Ирана, где они встречаются вместе со знаменитыми луристанскими бронзами — украшениями в «зверином стиле» и предметами конской сбруи, — которые исследователи связывают с появлением в середине II тысячелетия до н. э. говоривших на индоевропейском языке воинов на боевых колесницах. Таким образом, найденный нами меч как будто позволял датировать курганы Бурайми примерно 1300 г. до н. э. Но тут возникает вопрос, к решению которого мы пока нисколько не приблизились: как мог такого рода меч попасть в Бурайми? Было ли это результатом торгового обмена или же племена, вторгшиеся во II тысячелетии в Иран, прошли дальше и через Ормузский пролив проникли в Восточную Аравию?

Во всяком случае, теперь у Омана начала вырисовываться доистория[54]. Мы располагали двумя четкими привязками: «культурой Умм ан-Нар» на побережье (около 2Б00 г. до н. э.) и хафитскими курганами в Бурайми (примерно на тысячу лет моложе). Однако можно ли основывать гипотезы на столь зыбкой почве? Названные пункты разделены дистанцией в полтораста километров; была ли между ними историческая связь? Может, селение на Умм ан-Наре служило совсем недолго колонистам с другой, иранской стороны Персидского залива: пожили здесь несколько десятков лет и удалились, не вступая в контакт с коренным населением внутренних областей. Если вообще в ту пору кто-то жил в этих областях.