Имя этого человека, можно сказать, преследовало нашу датскую экспедицию на аравийских берегах. Датчанин из принадлежавшего тогда Дании Шлезвига, он был единственным участником, вернувшимся живым из датской научной экспедиции, которую король Дании направил в Аравию ровно за двести лет до нас, а потому у нас во многом было такое чувство, словно мы попросту продолжаем труды, начатые скромным лейтенантом саперных войск.
Историю этой давней датской экспедиции поведал в книге «Арабиа Феликс» член
Вышло так, что из пяти первых членов экспедиции только художник выполнил свою задачу, подготовив папку зарисовок. Филолог не нашел никаких надписей, коллекции ботаника погибли, врач не собрал никаких лекарств, не смог спасти жизнь четырех своих товарищей по отряду и в конце концов умер сам. Словом, можно было бы сказать, что экспедиция кончилась катастрофическим провалом, если бы после того, как его последние спутники умерли от малярии и истощения в Йемене и Индии, лейтенант саперных войск не одолел этап по суше от Ирана до Дании, выполнив в одиночку все намеченные исследования. Он собрал образцы, скопировал надписи, зарисовал виды и портреты и начертил карты всех пройденных районов, представляющих научный интерес. Карстен Нибур вернулся в Копенгаген в конце 1767 г., через семь лет после начала экспедиции. Четыре года из этих семи он путешествовал и работал один. Так что у нас не было причин стыдиться за нашего предшественника в этих широтах[10]
.Копии надписей из Персеполя, сделанные Карстеном Нибуром, дали толчок первым серьезным попыткам разгадать тайну клинописи. Более того, сам Нибур, хоть и не был филологом, сделал начальные шаги, определив, что надписи выполнены тремя разновидностями клинописи, первая из которых состояла только из сорока двух знаков. Отсюда недалеко до заключения, что трем видам клинописи соответствуют три различных языка, причем первая из них была буквенной (каждый знак обозначал определенную букву), тогда как две другие скорее всего были слоговыми, причем каждый слог передавался особым знаком, отчего и количество знаков, как в китайском языке, естественно оказалось большим. Логика подсказывала, что содержание трехъязычных текстов тождественно, и в них, вероятно, представлены три основных языковых группы Персидской империи — собственно древнеперсидский язык, эламский и вавилонский. Исследователи сосредоточили усилия на более легкой для дешифровки первой разновидности письменности, которую — как потом выяснилось, совершенно правильно — посчитали древнеперсидской.
В наши задачи не входит рассказ о дешифровке древнеперсидского письма и клинописи вообще, тем более что об этом много раз писалось. Достаточно упомянуть, что исследования продвигались вперед медленно, но верно; были прочтены имена Гистаспа, Дария и Ксеркса, и это определило фонетическое значение пятнадцати знаков. Трудность заключалась в том, что персепольские надписи оказались слишком краткими. Прочесть неизвестную письменность — примерно то же, что разгадать шифр. Дело сводится в основном к статистическому анализу слов и предложений, чтобы выяснить, какие знаки встречаются чаще, и выделить сочетания знаков или разновидности сочетаний. Если вы располагаете длинным посланием с множеством знаков, задача неизмеримо облегчается, и видным филологам, которые в начале XIX в. потратили немало часов и изобретательности, выжимая последние капли из нескольких привезенных Нибуром текстов в три-четыре строки, было бы полезнее направить свою энергию на поиски в Иране более длинных надписей.
Вышло так, что почтенная Ост-Индская компания избавила их от этого труда, послав военным советником в Иран двадцатитрехлетнего офицера британской армии. Это было в 1833 г., и звали офицера Генри Кресвик Роулинсон.