В поисках Дильмуна

Повеление Энки исполняется. И дальнейшие события происходят в этой стране сладкой воды и плодоносных полей. Нинхурсаг взращивает в Дильмуне восемь растений. Как профессор Крамер искусно подытоживает длинное изложение: «Ей удается вызвать их к жизни лишь после сложного (добавлю, связанного с кровосмешением. — Дж. Б.) процесса, в котором участвуют три поколения богинь, зачатых богом Энки и рожденных без боли и родовых мук». Но Энки поедает эти растения, после чего его поражают восемь недугов. Разгневанная поступком Энки, Нинхурсаг покидает собрание богов и грозит не возвращаться, пока Энки не умрет. Тем не менее лисе удается убедить Нинхурсаг вернуться в собрание богов, и та соглашается исцелить Энки. Для этого Нинхурсаг по числу недугов производит на свет восемь богов и богинь. Последним на свет является бог Эншаг — шумерский эквивалент Инзака, дильмунского бога, чье имя начертано на камне, найденном на Бахрейне капитаном Дюраном.

Такова повесть об Энки и Нинхурсаг — не очень-то назидательная и высокоморальная, да и литературные достоинства ее не так уж высоки, разве что сделать скидку на возраст. Но зато это одна из древнейших известных нам повестей в мире[19]. Впервые ее записали почти четыре тысячи лет назад, и уже тогда она, вероятно, была достаточно древней. Конечно, для нас интереснее всего то, что описываемые события происходят в Дильмуне[20]. Особенно примечательно, учитывая прочные местные корни шумерских богов, что государство, которое в письменной истории шумеров и вавилонян выступает как иностранное, играло столь важную роль в их мифологии. Возможно, это объясняется тем, что Энки, повелитель пресных подземных вод, первоначально был дильмунским богом и пересказанный нами миф перекочевал в Месопотамию из Дильмуна. Во всяком случае, очевидно, что шумерские и вавилонские жители Южной Месопотамии верили, что на заре времен их боги немало времени проводили в Дильмуне и облагодетельствовали эту страну пресной водой, растениями, отсутствием болезней и вечной юностью. А потому, когда Энки спас Зиусудру от потопа и даровал ему вечную жизнь, тому было только естественно поселиться в благословенном краю, где не ведали смерти. В том самом краю, который, судя по всему, в давние времена посетил искавший бессмертия Гильгамеш. Правда, это относится к области догадок, ведь в вавилонском эпосе о Гильгамеше Дильмун прямо не упоминается.

А вот то, что в глазах шумеров Дильмун был священной страной, не догадка. Об этом снова и снова говорится в мифе об Энки и Нинхурсаг. Вот почему так знаменательно, что первое обнаруженное нами на Бахрейне значительное сооружение, по древности близкое к Шумеру, оказалось храмом.

Глава пятая ПОРТУГАЛЬСКАЯ КРЕПОСТЬ

Минуло два года, идет строительство нашего лагеря. Четыре дня назад мы с Юнисом разметили план; теперь Джафар с его командой старичков занимаются строительством. С того места, где я сидел на самом высоком из уцелевших выступов крепостного вала, можно было наблюдать за работой, а повернешь голову — открывается вид на простирающиеся за теллем на много километров плантации финиковых пальм. Или на море. Португальцы устроили себе превосходный наблюдательный пункт.

Судя по всему, крепость господствовала над северной частью Бахрейна и северо-западными подходами к острову в те годы, когда португальцы играли главенствующую роль в Персидском заливе и на торговых путях в Индию. В 1498 г., через шесть лет после того, как Колумб открыл Америку, Васко де Гама обогнул Африку и проложил путь в Индию. В последующие двадцать лет португальцы, ведомые своим великим адмиралом Афонсу д'Албукерки, утвердились на всех берегах от мыса Доброй Надежды до далекой Индии. В 1521 г. они завоевали Бахрейн и удерживали его с перерывами до 1602 г. Очевидно, вскоре после 1521 г. и была сооружена мощная крепость на высоком холме посредине северного побережья Бахрейна[21].

В речевом обиходе и на всех картах этот форт по-прежнему известен как «Португальская крепость», однако официальное название, которым и мы пользуемся в наших отчетах, — Кала’ат аль-Бахрейн, то есть Бахрейнская крепость. Дело в том, что правитель Бахрейна, наш добрый друг шейх Сульман, всегда утверждал, что на самом деле крепость построена не португальцами: те просто перестроили существовавшую до их прихода арабскую крепость. Конечно, шейх Сульман не был специалистом по фортификации XVI в., и мы долго склонялись к мнению, что его вера в приоритет арабской крепости вызвана желанием умерить роль европейцев в истории Бахрейна. Не тут-то было. Хотя правитель знал о XVI в. не больше нашего, его стратегическое чутье было несравненно сильнее. Он явно понимал, что такую господствующую высоту не оставили бы без укрепления. И когда мы через несколько лет после того, как разбили на этом месте первый лагерь, интереса ради раскопали несомненно европейскую прямоугольную угловую башню, оказалось, что она опирается на более старинную круглую башню явно арабского типа.