В поисках Другого

Не случайно именно еврейским мыслителям удается создать и обосновать диалогизм как практически единственное средство спасения современного человечества: «Либо мы найдем общий язык, либо мы найдем общую погибель» [85, c.13].

Еврейская философия диалога — это ответ миру войны, миру господства Оно, миру Тотального. Это ответ, окупленный ценой ответственности: «Невозможность отменить ответственность за другого. Она [есть] невозможность более невозможная, чем невозможность вылезти из собственной кожи», — утверждает Эммануэль Левинас [43, с.595]. Более того, единственно на этой ответственности и может держаться весь мир: «Исходя из ответственности <…> более древней, чем начало и первоначало <…> приведенное к себе и ответственное за Других „я“ <…> — это „я“ — мое Я — держит на себе универсум, „полный всего“» [там же, с. 644]. Эта философия интересна тем, что имела не только внешний, продиктованный общим развитием научной мысли импульс к «анти-Логосному» мышлению, но и была внутренне причастна и близка тому восприятию мира, которое отвергает всевластие Логоса, признает необходимым ставить предел приоритету ratio и опровергать незыблемость декартовского cogito ergo sum.

Не случайно диалогизм получил наиболее глубокое и широкое выражение именно у еврейских мыслителей. К какому бы еврейскому философу-диалогисту мы ни обратились, в его работах будет очевидной аннигиляция Логоса: как «Тотальности» (Э. Левинас), как сферы бездушного опыта и засилья «Оно» (М. Бубер), как «атеистической теологии» (Ф. Розенцвейг), как «обладания» в противовес «бытию» (Г. Марсель).

Что же выдвигается в качестве альтернативы Логосу?

Голос.

Среди философов, достаточно глубоко затронувших эту проблему, — Ж. Деррида («Голос и явление», «Голос и феномен: введение в проблему знаков в феноменологии Гуссерля»). Деррида противопоставляет Логосу голос и фонетическое письмо как «привилегию присутствия сознания» («сознание обязано своим привилегированным статусом возможности живого голосового посредника»). Он рассматривает проблему голоса как проблему привилегии голоса по отношению ко всей истории Запада и истории метафизики: «> …  … <Феноменологический голос и был этой духовной плотью, что продолжает говорить и быть для себя настоящей> … <в отсутствии мира. Идеальность объекта, которая является лишь его бытием для неэмпирического сознания, может иметь выражение только в таком элементе, чья феноменальность не имеет мирской формы. Имя этого элемента — голос. Голос слышим» [46, c. 253].

Размышляя над вопросом о ревизии западной классической философской традиции, Деррида провозглашает необходимость «молчаливого» заговора против разума: замысел заговора должен находиться в голове, но вне языка («Когда Левинас говорит против Гегеля, он только подтверждает Гегеля, уже его подтвердил» [там же, c. 306]. Потому неудивительно, что свою работу о диалогическом принципе Э. Левинаса французский мыслитель озаглавил именно «Насилие и метафизика», где над первым довлеет Логос, а над вторым — диалог, голос. Следовательно, у нас есть все основания говорить об оппозиции Логос — Голос.

Помимо игры слов здесь скрыто указание на важную для всей философской мысли проблему соотношения греческой и иудейской традиций мышления. Голос понимается как возможность и необходимость отвечать и быть ответственным.