В поисках Эдема

Мелисандра пыталась найти наименее влажное место в своей келье, чтобы растянуться вниз лицом, вдруг давление на живот снимет тошноту. Она не прекращала спрашивать себя, не было ли менее унизительно, если бы этот мужчина изнасиловал ее физически, вместо того чтобы заставлять ее слушать свой похотливый бред на таком близком расстоянии, что, даже накрытая мешком, она, казалось, ощущала пары его дыхания, проникающие сквозь грубую ткань, образуя вокруг ее головы облако хамоватых, прозаичных образов и патетической тупости. Секс, лишенный воображения, мог быть смешным, однако сама по себе эта грубая сила способствовала обострению примитивных инстинктов, парализуя волю, разум, достоинство. Возможно, именно это и было самым унизительным, ведь мужчина понимал, что ни интеллектуальное отторжение, ни отвращение не мешали ее дыханию учащаться, не мешали ей чувствовать, как инстинкт переступает через все нравственные барьеры, как бы ни старалась она это скрыть. Если бы он вызвал ее на бой, тело к телу, заставил бы ее выдержать подобно хищнику нападение слабого и трусливого зверя, она, возможно, не испытывала бы такого позора, унижения, липкого, грязного пособничества, когда, хоть и на какое-то мгновение, он понял, что ему удалось зацепить ее, когда она закричала, чтобы он замолчал, чтобы катился ко всем чертям со своей дерьмовой водой, только бы замолчал.

— Тебе понравилось то, что я тебе говорил, так ведь? А сейчас ты начинаешь строить из себя гордячку, когда на самом деле ты такая же, как все. Вы все одинаковые! Вы думаете одним местом! Шлюха, падшая женщина! — кричал он, выливая воду из ведра ей на голову.

Она не знала, сколько времени прошло с того момента, как он ушел. Как только за ним закрылась дверь, она стала предпринимать отчаянные попытки увлажнить губы каплями, стекавшими по мешку, силясь в исступлении поймать каплю, что задержалась и просочилась сквозь грязную тряпку, которая погрузила ее в непроглядный мрак, во мрак уже без единого просвета, источником которого было окошко. Должно быть, сейчас вечер, подумала она, дрожа от леденящего холода. За такой короткий период, при помощи таких примитивных методов им удалось лишить ее тепла, силы, жизненной энергии. Как же легко сломать человека. Если до завтра они не вернутся, возможно, у нее будет время прийти в себя, снова ощутить себя прежней Мелисандрой, восстановиться. Но, скорее всего, они снова принесут ей рис с фасолью на ужин, и вернется тот же самый, а может и другой, подвергать ее, кто знает, каким еще издевательствам и оскорблениям. Тело, инстинкт выживания превалировали в ней над рассудком. После того как мужчина ушел, она не могла думать ни о чем другом, кроме того, как изловчиться и поймать чуточку воды, струйками стекавшей с головы, чтобы намочить губы. Гнев, издевки, всё отошло на второй план. Это был урок, несмотря ни на что, подумала она. Даже Васлала, во всем своем великолепии, не сможет победить голод, разруху, все бедствия, изрядно покалечившие Фагуас. Она расплакалась. Как только наплачется, она, может быть, придет в норму, подумала Мелисандра. Можно сохранять достоинство даже в таких ситуациях. Но придется изловчиться, чтобы обмануть тело и успокоить его. Плач скоро прекратился. Она не могла плакать в мешке. Она прислонилась головой к стене, чтобы соленая вода скользила прямо ей в рот, потом она вдруг застыла, представляя себе несуществующее солнце. Плач обессиливает. Она начинала плакать и тут же перед глазами возникали какие-то ассоциации, слезы настоящего вызывали к жизни слезы прошлого. Как она выберется отсюда? Где сейчас может быть Рафаэль? Она надеялась, что ему удалось добраться с этой травой к Энграсии и Моррису.

Она уже не сомневалась, что находится в казарме Эспада. Строение, размер камеры прямо указывали на то, что это была вовсе не импровизированная тюрьма, а знаменитая темница форта. Ей оставалось только догадываться о причинах, побудивших братьев заточить ее в плен и вывести, таким образом, из игры. Может, они узнали о случившемся и решили воспользоваться этим, чтобы сделать из нее еще одну жертву? А вдруг подобным способом они изолировали ее дедушку, напав на имение? Было ли это как-то связано с отъездом Рафаэля за этой травой, филиной то есть? Или дело было в Васлале, в угрозе ее нахождения? Может, это их беспокоило?

Она заметила, что даже во время периода внутреннего спокойствия ее охватывали тревога и волнение. Она не могла считать минуты, но она их чувствовала. Тюремщики не заставят долго себя ждать. Она знала это, потому что была голодна. Она боялась услышать шаги, звон ключа в замке, мужской голос.