В поисках Янтарной комнаты (Сборник)

На протяжении всех этих десяти лет император не знал о судьбе Авеля, и, если тот был ещё жив, Александру хотелось как-то загладить перед ним свою вину. Письмо было запечатано и отправлено на Соловки.

Глава 34

Перед Соловецким игуменом Иларионом был поставлен очень непростой вопрос. Для его решения он позвал своего помощника, а когда тот пришёл, сказал:

– Пришло письмо из Петербурга, от самого императора. Спрашивают, жив ли Авель, который был заключён в нашу тюрьму десять лет назад. И если жив, требуют его в Петербург.

– Это из-за того, что французы в Москву вошли? – испуганно спросил тот.

– Да, ты верно испугался. Сбылось всё-таки его предсказание, и теперь император хочет, похоже, поговорить с ним с глазу на глаз.

– Но нам же тогда конец! – воскликнул помощник.

– В том-то и дело, – задумчиво произнёс настоятель. – Все эти десять лет мы закрывали глаза на то, в каких условиях содержится Авель в тюрьме, знали, что тюремщики над ним издеваются, а не остановили их. Если император узнает об этом, то даже не представляю, что нас ждёт. Нет, отпускать его ни в коем случае нельзя.

– Тогда может отписаться, что заключённый Авель скончался.

– Нет, нельзя. Могут начаться вопросы, почему не сообщили об этом раньше.

Некоторое время они сидели молча, размышляя, что им предпринять. Наконец, Иларион сказал:

– Вот как мы поступим. Напишем, что Авель нездоров и пока не может никуда ехать, а вот весной, если он встанет на ноги, то сразу сможет уехать. А за это время многое может произойти.

Такой ответ и ушёл в Петербург. Но император Александр I был не так прост. Он распознал уловку настоятеля Соловецкого монастыря и понял, что дело тут нечисто. Тогда было написано ещё одно письмо, через Священный Синод и в более требовательной форме. Было велено непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. Иларион должен был снабдить Авеля одеждой и деньгами на прогон до Петербурга.

Когда настоятель со своим помощником прочитали это грозное письмо, то поняли, что их задумка не удалась и в Петербурге что-то заподозрили.

– Нельзя его отпускать, – повторил помощник. – Тогда ещё и наш обман насчёт болезни вскроется.

– Сам знаю, – раздражённо ответил Иларион. – Придётся нам пойти на крайние меры.

– Какие?

– Сам же сказал, что его нельзя отпускать. Хоть это и грех, но придётся лишить его пищи. Он слаб и долго не протянет. Как раз начинается великий пост, если что, мы скажем, что отказаться от пищи было его собственным решением.

Так они и сделали. Тюремщикам было приказано запереть Авеля в самую холодную камеру и не давать ему пищи. Через неделю настоятель решил сам проверить, как состояние у заключённого. Он пришёл в камеру и увидел, что тот молится в углу на коленях. Когда Авель увидел Илариона, то встал на ноги и сказал:

– Вы не ведаете, что творите! Одумайтесь, пока не поздно! Иначе Господь покарает вас всех за злодеяния ваши, вас ждёт смерть страшная, лютая!

Игумен молча вышел из камеры. Его почему-то била мелкая дрожь. Всю следующую неделю он ходил задумчивый. Страх проник глубоко внутрь, и никак не хотел покидать его. Настоятель Соловецкого монастыря уже знал, что абсолютно все предсказания Авеля сбывались. Ему казалось, что если они сейчас заморят его голодом, то сбудется и это, последнее его предсказание, в котором монах предрекал своим мучителям неминуемую погибель.

Наконец, спустя ещё неделю, не выдержав внутренней борьбы с самим собой, Иларион приказал выпустить Авеля. Теперь уже поздно было уезжать на большую землю, началась зима и навигация по Белому морю была закрыта. Пришлось ему дожидаться весны, только теперь он находился не в сырой и холодной камере, а в тёплой келье.

Иларион думал, что всё обойдётся, и Авель не расскажет императору о том, как с ним обращались в тюрьме. О недавних словах вещего монаха о неминуемой скорой гибели самого настоятеля он и думать забыл. Как оказалось, зря.

Этой же зимой на Соловках случился странный мор. На острове свирепствовала непонятная болезнь, и многие люди погибли. Не прошла она и мимо настоятеля и его подручных, которые долгое время издевались над беззащитным монахом. Почти все они, а в особенности сам Иларион, скончались в страшных мучениях. Вскоре после смерти настоятеля болезнь эта прошла как-то сама собой, как будто её и не было. Для всех это было большой загадкой. Для всех, кроме Авеля.

Как только началась весна, и стало возможным переплыть на большую землю, Авеля снабдили деньгами и всем необходимым в дорогу, попрощались и посадили в лодку. Ему нужно было попасть в Петербург, так как его там ждали уже давно. Но, оказавшись на берегу, он не стал искать транспорт, а отправился в Петербург пешком. Дорога заняла у него несколько месяцев. По пути он посещал церкви, останавливался в деревнях, знакомился с новыми людьми и много рассуждал о Боге и о людях – верующих и неверующих.