В поисках Ханаан

— А я действительно не очень-то хотела опять за него замуж выходить, — вдруг вспылила Белка. — Во-первых, у меня, как у одинокой, была больше мошканта (пособие), во-вторых, этот Винник у меня столько крови выпил за все эти годы, что я уже не человек, а в — третьих, с какой стати я должна была доказывать этому раввину, что я еврейка? Я ему говорю: «Молодой человек, зачем вам свидетели? Лучше гляньте на меня! Разве я похожа на шиксу?» Но самое обидное — Виннику он и слова не сказал. Ему хватило его поддельной метрики. А потом, что это за манера, — Белка гневно посмотрела на мужа и в голосе ее прозвучала ревность, — то с одной, то с другой. Сегодня развелся, завтра женился.

— Девочки Голь не привыкли, чтоб им изменяли, правда, мама? — с ласковой ехидцей вставила Лина. — Но ты отстала от жизни. Теперь свобода нравов.

— Бельчонок, — гулко захохотал полковник и обнял жену за плечи, — бедный мой Бельчонок — жертва сексуальной революции.

— Папа, я тебя умоляю, напиши об этом случае Карлу, — подхватила Лина, — только отметь, что раньше мама это делала для собственного удовольствия, а теперь с целью воссоединения семьи. Какую шикарную тему ты подбрасываешь Редеру, пальчики оближешь, — Лина замотала головой, зайдясь в смехе. — «Еврейская сексуальная революция — как следствие антисемитизма». Будет где разгуляться.

Стефа, сидящая за столом с каменным лицом, сурово нахмурилась:

— Линуте, перестань смеяться за едой. Подавишься!

Но в Лину словно бес вселился:

— Нянька! Расскажи, как ты разводилась с папой. Расскажи!

— А что говорить? — Невозмутимо пожала плечами Стефа. — Я по-ихнему не знаю, но и они по-моему ни бельмеса.

И я поняла, что маленькая, но гордая Литва в ней по-прежнему живуча и неукротима. Когда она, выйдя из-за стола, загромыхала кастрюлями на кухне, Белка, нагнувшись ко мне, прошептала:

— На кого мы могли ее там оставить? Она одинока как перст. Всю жизнь прожила у нас. На ее руках выросли Лина и Машка. Она Линочку до двадцати лет купала.

— Угу, — хмыкнула Лина. — Теперь эти нежности мне боком выходят. А ведь я, между прочим, мама, в то время уже спала с мужиками. И не делай больших глаз, будто тебе это было неизвестно. — Она посмотрела на часы, потянулась. — Всё, граждане, всё. Мне пора спать. Завтра в шесть, как штык, я должна быть на работе.

— Вы так рано начинаете? — удивилась я.

— А что ты думаешь? Это тебе не в бирюльки играть как при расцвете загнивания коммунизма. — И Лина ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь.

— Ей сейчас нелегко, — жалостливо вздохнула Белка. — Приходится очень много работать, чтобы закрепиться на этом месте! Шутка — год ходила без работы. Ты же знаешь, там она была человеком — редактор на телестудии. А здесь ей предложили идти работать на консервную фабрику. Конечно, мы отказались. И вдруг такая удача. Это надо иметь громадное везение, чтобы найти на этой Израильщине работу по ее специальности! Никто не верит, чтобы без бакшиша (взятки), без протекции через год олим (вновь прибывший в страну) устроился журналистом на русское радио «Рэка». А Линочке повезло.

— Мама, может, хватит гордиться моими успехами? Отгордилась. Расскажи что-нибудь о себе, о папе, — донесся из-за двери голос Лины.

Белка сконфуженно смолкла на миг, потом пожала плечами:

— Что я? Мне хорошо, когда им хорошо. Если б я была на месте этого шнука (растяпы), — она кивнула на полковника, — все было бы нормально, и мы не считали бы каждый грош. И Машенька не должна была бы пойти в эту бесплатную религиозную школу. Дитя сидит там взаперти целую неделю. Приходит только на шаббат. Чему там ее учат, как — никто не знает.

— Хоть в Б-га будет верить, — сурово вставила Стефа.

Но Белка, словно не слышала ее. Подперев рукой голову, она скорбно сказала:

— Когда в этом доме только один мужчина — это я, так что-нибудь может быть нормально? И не спорь со мной, — прикрикнула она на полковника, который дремал, смежив веки. Услышав голос жены, он встрепенулся. — Будь я на твоем месте, этот твой хозяин, марокканец, уже давно бы ходил по струнке. Представляешь? — Белкины тонкие выщипанные брови поползли вверх. — Здесь марокканец, оказывается, тоже еврей. И негр — еврей, и эфиоп — еврей. Наша Стефа, наверное, у них тоже числится в еврейках!

— Мне это ни к чему. Я ни свою веру, ни свое имя никогда не меняла и менять не собираюсь, — гордо отрезала Стефа. — Я — не как некоторые.