В поисках концепта: учебное пособие

Человек воспринимал (и продолжает воспринимать, квалифицируя себя в качестве микрокосма) внутри себя всю Вселенную потому, что он в себе ее заключает. Но заключает не в буквальном, а, выражаясь в категориях гегелевской диалектики, в «снятом» виде – в виде тех архетипических образов, которые постоянно всплывают на поверхность сознания из подсознания. В свою очередь, архетипические образы заключают в себе в снятом виде те универсальные смыслы, которыми переполнена трансцендентная реальность, именуемая в различных учениях и концепциях то как Бог, то как Кос – мическое сознание, то как мир вечных идей (Платон), то как Абсолютный дух (Гегель), то как вселенское семантическое поле (Налимов). Просвечивающиеся сквозь архетипические образы смыслы называют смыслообразами или символами. Именно поэтому, надо полагать, П. А. Флоренский характеризует символы как «отверстия, пробитые в нашей субъективности» – отверстия, через которые в минуты просветления удается иногда заглянуть в небесную «лазурь вечности», то есть в трансцендентную реальность. Наиболее полное свое выражение символ получает в мифе»… «В плане онтологии обе реальности, коль они существуют, одинаково реальны, и говорить о том, какая из них первична, а какая вторична, какая более, а какая менее значима, бессмысленно. Обе реальности одинаково значимы друг для друга. Материя без сознания лишена смысла и, следовательно, формы (в мифологии это – первобытный Хаос), а сознание без материи лишено активности, ибо никак себя не может проявить (во многих мифологиях божество до сотворения им мира находится в глубокой спячке). Да и в диалектике обе эти реальности (противоположности) не существуют друг без друга: одна всегда определяется через другую и иначе определена быть не может» (Косарев, 2000; 210–211].

Эти сложные – по крайней мере, для автора – рассуждения требуют некоторого лирического отступления, связанного, безусловно, с рассматриваемой проблемой. В связи с этим нам показалось возможным привести в качестве примера рассказ А. Аверченко «Телеграфист Надькин», который, на наш взгляд, является изящным художественным отражением одной из сторон проблемы понимания сущности концепта.

– Хоррро-шо! Верно?

– Да.

– А я, брат, так вот лежу и думаю: что будет, если я помру?

– Что будет? – хладнокровно усмехнулся Неизвестный человек, – Землетрясение будет!.. Потоп! Скандал!.. Ничего не будет!!

– Я тоже думаю, что ничего, – подтвердил Надькин. – Все тоже сейчас же должно исчезнуть: солнце, земной шар, пароходы разные – ничего не останется!

Неизвестный человек поднялся на одном локте и тревожно спросил:

– То есть… Как же это?

– Да так. Пока я жив, все это для меня и нужно, а раз помру, на кой оно тогда черт!

– Постой, брат, постой… Что это ты за такая важная птица, что раз помрешь, так ничего и не нужно?

Со всем простодушием настоящего эгоиста Надькин повернул голову к другу и спросил:

– А на что же оно тогда?

– Да ведь другие-то останутся?!

– Кто другие?

– Ну, люди разные… Там, скажем, чиновники, женщины, министры, лошади… Ведь им жить надо?

– А на что?

– «На что, на что»! Плевать им на тебя, что ты умер. Будут себе жить, да и все.

– Чудак! – усмехнулся телеграфист Надькин, нисколько не обидясь. – Да на что же им жить, раз меня уже нет?

– Да что ж они, для тебя только и живут, что ли? – с горечью и обидой в голосе вскричал продавец ленкоранских лесов.

– А то как же? Вот чудак – больше им жить для чего же?

– Ты это… серьезно?

Злоба, досада на наглость и развязность Надькина закипели в душе Неизвестного. Он даже не мог подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, кроме короткой мрачной фразы:

– Вот сволочь!

Надькин молчал.

Сознание своей правоты ясно виднелось на лице его.

– Вот нахал! Да что ж ты, значит, скажешь; что вот сейчас там, в Петербурге или в Москве, генералы разные, сенаторы, писатели, театры – все это для тебя?

– Для меня. Только их там сейчас никого нет. Ни генералов, ни театров. Не требуется.

– А где же они? Где?!

– Где? Нигде.

– ?!!?!!

– А вот если я, скажем, собрался, в Петербург приехал, – все бы они сразу и появились на своих местах. Приехал, значит, Надькин, и все сразу оживилось: дома выскочили из земли, извозчики забегали, дамочки, генералы, театры заиграли… А как уеду – опять ничего не будет. Все исчезнет.

– Ах, подлец!!! Ну, и подлец же!.. Бить тебя за такие слова – и мало. Станут ради тебя генералов, министров затруднять! Что ты за цаца такая?

Тень задумчивости легла на лицо Надькина.

– Я уже с детства об этом думаю: что ни до меня ничего не было, ни после меня ничего не будет… Зачем? Жил Надькин – все было для Надькина. Нет Надькина – ничего не надо…

Тысяча мыслей терзала немного охмелевшую голову Неизвестного человека.

– Что ж, по-твоему, – сказал он срывающимся от гнева голосом, – сейчас и города нашего нет, если ты из него вышел?

– Конечно, нет.

– А посмотри, вон колокольня… Откуда она взялась?

– Ну, раз я на нее смотрю, она, конечно, и появляется. А раз отвернусь – зачем ей быть? Для чего?

– Вот свинья! А вот ты отвернись, а я буду смотреть – посмотрим, исчезнет она или нет?