В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

И вот 7 сентября Лин прогуливается по дюнам. В лицо дует ветер, а она вглядывается в маяк ван Спейка, что стоит на песках Эгмонда с 1833 года. Его медная маковка горит на солнце, а когда Лин с подругой подходят ближе, то различают на флюгере золотую фигурку русалки. В отель они возвращаются блаженно усталыми и уже направляются из холла по своим номерам, когда их останавливают радостные голоса – прибыли еще двое давних знакомых. Оказывается, подруги Лин загодя условились собраться в этой гостинице и устроить праздник – а для нее вышел сюрприз на день рождения.

Одна из подруг – Эстер ван Праг, сестра ее «запасного приемного отца», того, кто должен был взять Лин к себе, если с Ма и Па что-нибудь случится. Эстер давно знакома с Лин и привыкла считать ее кем-то вроде племянницы.

А вторая женщина, которая спешит обнять ее, – это Тоок.

Тоок Хероме с ее белоснежной сединой уже почти восемьдесят, она не первый десяток лет вдовеет, но все так же бодра и полна жизни. Она обнимает Лин, дивясь ей как чуду – точно так же, как в детстве. От Тоок исходят не только ощущение масштабной личности – она бывший член парламента, бывший делегат ООН, состояла в правлении Партии труда, – но и сердечная забота и внимание: держа Лин за плечи, Тоок спрашивает про Бера.

В баре их уже ожидают четыре бокала с вином, и подруги заранее забронировали стол в ресторане – идти всего пять минут. Лин совершенно счастлива: разговор идет на самые ее любимые темы, все блюда превосходны, и четверо подруг смеются до изнеможения.

* * *

В ноябре того же года Бер умирает. Похороны прекрасные, многолюдные – словно праздник в честь жизни. Лин принимает в них деятельное участие. Есть в этом не только печаль, но и ощущение завершенности: Бер прожил большую насыщенную жизнь и выполнил свой долг.

А в начале следующего года отмечает свой день рождения один из ван Эсов, и в дордрехтском доме – праздник с вином и тортом, звенят детские голоса. Лин приезжает, вручает хозяйке цветы и смешивается с компанией друзей и родни.

Ма тоже здесь, сидит в кресле. Но что-то неладно: когда Лин подходит к ней, та отвечает мрачным взглядом и отворачивается. Лин не сразу собирается с духом, чтобы подсесть к ней на диван.

Хотя обычно голос у Ма звучный, сейчас ее едва слышно.

– Не хочу с тобой разговаривать, – произносит она и смотрит мимо Лин. Они сидят совсем близко, едва не соприкасаясь, но их разделяет молчание – они словно отрезаны друг от друга и от праздничного шума вокруг.

– Но что случилось? – испуганно спрашивает Лин.

На лице Ма ясно написано – говорить ей больно.

– Одно скажу: это очень бесчестно, – наконец цедит она сквозь зубы. О чем она? Что за бессмыслица? Потом Ма добавляет: – Я обо всем узнала от Тоок.

Через несколько секунд Лин понимает: виной всему – ее день рождения. Ведь она сказала Ма, что отмечать его не будет, а потом Эстер и Тоок все равно устроили ей сюрприз.

Объясняться бесполезно. Похоже, в глазах Ма то, что Лин не упомянула о празднике, когда он уже состоялся, – само по себе предательство. Ма воспринимает всю историю как сговор и не верит ни единому слову Лин. Когда та не отсаживается, Ма с заметным трудом встает сама и велит кому-то из детей отвезти ее домой.

* * *

В тот же вечер Лин пишет Ма «кошмарное письмо», которое та прочитывает лишь раз и тотчас рвет в клочья. Для Лин это письмо – попытка объясниться. Оно и о празднике-сюрпризе, и о том, как ей дорога и важна Ма и как Лин ее любит, но еще – и о сложных чувствах к Па. Лин ничего не говорит о том случае на Фредерикстрат, когда он попытался ее поцеловать, но пишет, что всегда любила Ма сильнее, чем его. Она надеется, что ее слова разрядят напряжение, но подобные письма опасны. Из них вычитывают совсем не то, что имелось в виду. Адресат выдергивает из текста самые неловкие фразы и толкует их по-своему, а остальные упускает, словно и не было.

Если на минутку посмотреть на случившееся глазами бабушки, я думаю, что понимаю причину ее гнева, хотя и не считаю ее правой. Бабушка не умела говорить о травмах, не знала слов, какими их обсуждать. Для нее Лин, та, какой она вернулась из Беннекома, была всего лишь трудным и довольно угрюмым ребенком. А позже, когда Лин пыталась покончить с собой и затем развелась, Ма это возмутило: такие поступки шли вразрез со всеми ее идеалами. Она считала, что Лин слишком потакает своим желаниям. Более того, Ма огорчало, каким стал современный мир. Поэтому, когда Лин уехала и втайне праздновала день рождения не с кем-нибудь, а именно с Тоок и в своем письме отозвалась о Па недостаточно почтительно, в душе у Ма вспыхнул давно тлевший гнев.

Думаю, о том, как не включила Лин в число близкой родни на похоронах Па, или о том, сколько резких слов наговорила ей за все эти годы, Ма даже не вспомнила.

Днем позже в почтовый ящик Лин на улице Бургстрат в Эйндховене падает сиреневый конверт. Имя адресата нацарапано как «госпоже де Йонг», а марки наклеены криво, одна вверх тормашками.

Поначалу Лин колеблется, показывать ли мне письмо. А когда наконец вручает, то отводит глаза.