В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Дордт, 7.4.88

Лин,

как ты знаешь, я не люблю писать письма. Они всегда приводят к взаимному непониманию. Но все же хочу тебя попросить некоторое время не звонить мне и т. п. С учетом положения этот вариант в дальнейшем кажется мне самым подходящим.

С наилучшими пожеланиями,

фрау ван Эс

Это последние слова, с которыми к Лин обратилась моя бабушка, – семь лет спустя она умерла, а ссора так и не разрешилась.

26

По сравнению со всем тем, что Лин и Ма пережили во Вторую мировую войну, ссора из-за празднования дня рождения кажется такой пустячной и мелкой. Тем не менее конфликт быстро разрастается. Ма требует от остальных детей впредь не общаться с Лин, уверяет, что та написала ей ужасные вещи, и говорит, что в одной комнате с ней больше не окажется. Любым попыткам ее переубедить Ма яростно сопротивляется. Хотя кое-кто из братьев и сестер иногда связывается с Лин, ее отношения с семьей отныне разорваны.

В июне 1995 года Лин узнает от моей матери, что Ма скончалась. Она без приглашения приезжает на похороны и присутствует на невыразительной панихиде, где Лин (да и, по сути, вся война и Ма в военные годы) вообще не упоминается. Лин чувствует, что ее решительно вычеркнули из жизни Ма, вырезали, как бумажную фигурку по контуру.

Но, быть может, бывает созидательное разрушение? Для начала обратившись к психологу на работе, Лин постепенно берется за сложное и долгое дело – восстановление. Начинаются долгие часы психотерапии, благодаря которым она медленно продвигается к уравновешенному и гармоничному самоощущению. Побывав в Еврейском музее, Лин узнает там даты и подробные обстоятельства гибели родителей. В это время написана и «Окончательная и полная история моих отношений с семьей ван Эс», которую я впервые прочитал в дордрехтском гостиничном номере.

Еще один прорыв она совершает несколько раньше. В 1992 году в Амстердаме на конференцию «Спрятанные дети войны» собралось более пятисот детей, уцелевших благодаря убежищам. Три августовских дня ровно полвека спустя после того, как началась история их скитаний, выжившие знакомились на семинарах, выступлениях, поэтических чтениях, делились фотографиями, развешивая их на стендах, вместе смотрели фильмы и слушали лекции по психологии и, конечно же, вели бессчетные разговоры друг с другом. Для Лин эта конференция стала этапом признания, потому что она увидела, как их много – людей со схожими судьбами – и как их до сих пор преследует неотступное ощущение, будто в этом мире им нет места. Еврейское общество социальной работы, организовавшее конференцию, наладило выпуск газеты, которая распространялась среди собравшихся и где они могли обмениваться мнениями и рассказывать о своем опыте. Как дети, выросшие в изоляции, все они чувствовали: обмен историями – именно то, чего им так остро не хватало.

Эд ван Тейн, мэр Амстердама, который и сам когда-то был среди детей-беглецов, открывая конференцию, поднял тему «невысказанной истории». Опытный оратор, не раз говоривший о Холокосте публично, он признался слушателям, что его бросает в панику при мысли о том, чтобы заговорить перед ними о чем-то совсем личном. «Даже вчера, – поведал он залу, где собралось более пятисот выживших, – я не знал, что должен, а вернее – что смогу сказать». Лишь в последнюю минуту его озарило: рассказывать о себе, определяя себя как спрятанного ребенка, невозможно.

К кому нам следует обращать свой рассказ? Кто и вправду выдержит наши истории, сумеет их выслушать? Пребыванием в убежище определено все наше существование, но мы – по крайней мере большинство из нас – всю дальнейшую жизнь отчаянно старались отделиться от этих историй.

Лин, как и почти все в зале, на этих словах заплакала.

Конференция оказалась первым шагом к ее переезду в Амстердам, где теперь, как считает сама Лин, она и нашла свое место. Она продолжает поддерживать отношения с Еврейским обществом социальной работы, которое рассылает свой журнал и организует нерелигиозные поездки и небольшие встречи для приблизительно тридцати тысяч евреев из Нидерландов, преимущественно из Амстердама. И вот Лин сидит напротив меня в кресле, которое когда-то купила вместе с Альбертом в амстердамском салоне модной мебели. Вид у нее умиротворенный.