В поисках любви

Сам Хуан ныне был совсем не похож на того грязного и понурого беженца, который с несчастным видом слонялся, как неприкаянный, по дому. Он был чисто вымыт, ходил в белоснежном халате и колпаке, сделался как будто выше ростом и очень скоро усвоил манеру держаться у себя на кухне как лицо, облеченное верховной властью. Дядя Мэтью, и тот не мог не признать перемены.

— Будь я Скакалкой, — размышлял он вслух, — я бы вышел за него замуж.

— Зная Скакалку, — сказал на это Дэви, — я ни минуты не сомневаюсь, что она так и сделает.

В начале ноября мне понадобилось на день съездить в Лондон по делам Альфреда, который находился тогда на Ближнем Востоке, и заодно показаться врачу. Я села на восьмичасовой поезд и, так как последние недели ничего не было слышно от Линды, взяла такси и первым делом поехала на Чейни-Уок. Накануне с вечера Лондон сильно бомбили, и на улицах, по которым я проезжала, блестело битое стекло. Во многих местах еще горели дома, вокруг сновали пожарные машины, кареты «скорой помощи», команды спасателей, часто движение оказывалось перекрыто и мы были вынуждены не однажды пускаться в объезд, делая большой крюк. В городе царило возбуждение, у магазинов и домов кучками толпились люди, по всей видимости, обмениваясь впечатлениями; шофер моего такси по дороге говорил без умолку, обращаясь ко мне через плечо. Он сказал, что всю ночь провел на ногах, принимая участие в спасательных работах. И теперь описывал то, что обнаружилось под обломками.

— Гляжу — там красное месиво, — рассказывал он, сладострастно смакуя зловещие подробности, — засыпанное перьями.

— Перьями? — в ужасе переспросила я.

— Ну да! Перина, понимаете? И еще дышит — я его, значит, в больницу, а они мне — к нам уже бесполезно, вези давай в морг. Зашил его в мешок, да и отвез.

— Боже мой.

— Это что, я и не такого насмотрелся.

На Чейни-Уок мне открыла миссис Хант, Линдина симпатичная прислуга.

— Больно она плоха, сударыня, вам бы увезти ее с собой в деревню! Не место ей здесь в таком ее положении. И я-то, глядя на нее, вся извелась.

Линда была в ванной, ее рвало. Выйдя оттуда, она сказала:

— Это не из-за налета, не подумай. Они как раз мне нравятся. Беременна я, вот в чем дело.

— Котик, но ведь тебе, как я понимаю, нельзя больше иметь детей.

— Подумаешь, нельзя! Что они смыслят, эти врачи, они же форменные балбесы! Конечно можно, я просто мечтаю об этом ребенке, он будет совсем не такой, как Мойра, посмотришь.

— И у меня тоже будет.

— Да что ты — вот замечательно! Когда?

— Ближе к концу мая.

— Правда? И у меня тогда же.

— А у Луизы — в марте.

— Выходит, мы не теряли время даром! Очень удачно, я считаю, и у них подбирается своя компания достов.

— Послушай, Линда, давай поедем со мной в Алконли. Какой смысл тут сидеть, когда такое творится? И для тебя нехорошо, и для ребенка.

— Мне нравится, — сказала Линда. — Это мой дом и я хочу быть здесь. Кроме того, вдруг кто-нибудь приедет — знаешь, всего на несколько часов, и захочет повидаться со мной — он будет знать, где меня найти.

— Ты погибнешь, — сказала я, — и тогда он не будет знать, где тебя найти.

— Оставь, Фанни, душенька, какие глупости. В Лондоне семь миллионов населения — ты что же, воображаешь, все они гибнут каждую ночь? Никто от воздушных налетов не умирает — шуму много, беспорядка тоже, но чтобы люди так-таки погибали, я не сказала бы.

— Молчи, не надо! Постучи по дереву… Убьют, не убьют, но тебя это определенно не красит. Ты отвратительно выглядишь, Линда.

— Когда намажусь — ничего. Меня тошнота замучила, вот что, при чем тут бомбежки, — но этот период должен скоро кончиться, и я опять буду в порядке.

— Во всяком случае, подумай, — сказала я. — В Алконли благодать, так необыкновенно кормят…

— Да, слыхала. Мерлин приезжал, расписывал засахаренную морковь со сливками — у меня слюнки текли. Говорит, готов был отбросить всякую порядочность и переманить этого Хуана в Мерлинфорд, но выяснилось, что тогда пришлось бы получить в придачу Скакалку, и он дрогнул.

— Я должна уходить, — сказала я с сомнением. — Не нравится мне тебя здесь оставлять, поехали бы лучше вместе.

— Может быть, и приеду погодя, там видно будет.

Я спустилась на кухню к миссис Хант, оставила ей денег на случай экстренной надобности, оставила телефон Алконли и просила звонить мне, если что-нибудь потребуется.

— Не поддается, — сказала я ей. — Я уж и так и эдак уговаривала, но ее, кажется, ничем не пронять — уперлась, точно ослик.

— Знаю, сударыня. Воздухом подышать, и то не выходит, сидит день-деньской у телефона, в карты играет сама с собой. А что спит одна-одинешенька во всем доме — разве это порядок? Но ей толкуй, не толкуй, — не слушает. Вчера-то вечером — такая страсть началась, всю ноченьку до утра он молотил, и хоть бы раз эти зенитки несчастные кого сбили, пускай в газетах другое пишут, но вы не верьте. Приставили небось к зениткам женский пол, оно и видно. Это же надо — женщин!

Миссис Хант позвонила в Алконли через неделю. Линдин дом разбомбили — прямое попадание; саму Линду еще не отрыли.