Сейчас только ты отвечаешь за свой выбор, только ты отвечаешь за сохранение своей семьи, только ты отвечаешь за свои собственные ошибки в этой семье. Это бесконечно сложно, потому что этому никто не научен. Мы, Церковь, никого за это время научить не смогли, потому что все время думали о той самой семье XIX века, которая считалась для нас определенным идеалом, и мы полагали, что если подражать этой форме семейных отношений, то, наверное, все сложится хорошо. А этого уже нет. Просто такой модели семьи больше нет и не будет, потому что сейчас мы живем в мире, который колоссально отличается от мира XIX века. Я про XIX век говорю, как про век, когда у нас все-таки появилось серьезное настоящее духовное образование в России, когда у нас появились переводы святоотеческих книг, когда появилась настоящая церковная жизнь.
В тот момент вышло «Добротолюбие» на русском языке, появились книги святителей Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника, святого праведного Иоанна Кронштадтского — то есть огромного количества людей, духовный опыт которых нам очень важен, и мы понимаем, что без него мы сегодня не можем обойтись. Но вместе с этим создается впечатление, что не только святоотеческая литература, но и все остальное было примерно на таком же высоком духовном уровне: это был золотой век русской культуры, блестящей, до сих пор непревзойденной русской литературы XIX века.
Я говорю о XIX веке как о некоем примере для подражания, в том числе в семейной жизни. И есть мир ХХ века, а уж ХХI век — такой постмодернистский, а модель постмодернистского мира совсем другая. Это мир не общественный — это мир индивидуальный, это мир индивидуального выбора и мир личной ответственности или безответственности. А мы все время пытаемся мыслить теми социальными общественными категориями, которых сегодня больше нет.
Почему пытаемся? Потому что мир социалистической действительности был предельно социализирован — и мы к нему привыкли. Если западный мир к этому моменту уже сильно изменился — это был мир уже давно индивидуального выбора, мир катастрофических ошибок, потому что индивидуальный выбор предполагает огромное количество ошибок, и мы видим сейчас эти страшные ошибки индивидуалистического западного мира. А мы были от этих ошибок сохранены просто невозможностью выбора, а не потому, что мы такие хорошие, какие-то особенно духовные. А вот теперь у нас этого ничего нет: теперь мы ровно в таком же положении, как весь остальной мир, — мир личного выбора, личной ответственности в том числе, это мир твоей личной ответственности за выбор твоей веры.
Сейчас ты выбираешь веру, а не вера выбирает тебя. Хорошо это или плохо? C одной стороны, это замечательно и хорошо, с другой стороны, это очень ответственно, потому что эту веру надо как-то уметь хранить и ее надо уметь как-то передать. А раньше это делалось вместо тебя всеми общественными институтами.
Почему распространяются «пробные браки»?
Сейчас ты мучаешься от того, что не можешь найти себе вторую половину. Сколько в наше время проблем у молодых людей — юношей и девушек, которые очень хотят создать семью, но не могут! И родители в этом никак не участвуют. Более того, молодые люди сами отстраняют родителей от этого выбора. Поэтому так тяжело сегодня найти себе спутника жизни — настоящего, глубокого, серьезного, потому что это зона твоей личной ответственности, и посему д
То же самое касается воспитания детей. И здесь мы приходим к этой огромной проблеме личной ответственности за передачу веры. Все равно работает колоссальный стереотип в наших православных семьях: я должен найти такую структуру, или такую воскресную школу, или православную гимназию, или прекрасного духовника или батюшку, где все заработает само по себе, — я это сделаю, и это начнет работать. А сейчас это не работает, потому что Церковь, новая Церковь нас, молодых христиан, — это несистемная Церковь, в которой мы все не похожи друг на друга, священники разномысленны — кто-то думает так, кто-то по-другому, у каждого есть основание и право, в том числе высказывать свои собственные мысли, свои cобственные суждения.
Миф об особой духовности детей