В поисках Марселя Пруста

Пруст Луи де Роберу: "Я бы хотел совсем простое заглавие, совсем неброское. Общее название вы знаете: "В поисках утраченного времени". Нет ли у вас возражений против "Шарля Свана" для первого двойного тома (если Грассе согласится на два тома в одном футляре)? Но если выйдет один-единственный том в пятьсот страниц, меня это название не устраивает, потому что последнего портрета Свана там не будет и, таким образом, моя книга не выполнит обещание, данное заглавием. Может, вы предпочитаете "Пока не занялся день"? (я нет). Мне пришлось отказаться от "Перебоев чувства" (первоначальное заглавие), от "Заколотых голубок", от "Прерывистого прошлого", от "Вечного поклонения", от "Седьмого неба", от "Под сенью девушек-цветов", от названий, которые, впрочем, станут главами третьего тома. Я, кажется, говорил вам, что "В сторону Свана" появилось из-за двух "сторон", что были в Комбре. Вы же знаете, как говорят в деревне: "Пойдем в сторону господина Ростана?.."

P. S. Может, вы предпочитаете в качестве заглавия "Сады в чашке чая" или "Век имен" для первого? "Век слов" для второго? "Век вещей" для третьего? Сам бы я предпочел "Шарль Сван", но с указанием, что это не весь Сван: "Первые наброски Шарля Свана". 

Наконец, 12 ноября 1913 года "Тан" в большой статье Эли-Жозефа Буа объявила о назначенном на завтра выходе в свет "Поисков утраченного времени" у Грассе. Этой редкой привилегии добилась Мари Шейкевич, давняя подруга Пруста, которая была очень близка с Адриеном Эбраром, директором "Тан". Буа нашел писателя лежащим "в комнате с вечно закрытыми ставнями". Пруст сказал ему, что сожалеет о разбивке произведения на части: "Не издают одну книгу многими томами. Я как человек, владеющий слишком большим для современной квартиры ковром, которому пришлось его разрезать..." (Этот прустовский образ явно происходит с бульвара Осман.) После чего объяснил, что его книга представляет собой развернутое во времени психологическое эссе, где ощущение истекшего времени дадут, изменяясь сами персонажи: "Моя книга, быть может, станет опытом серии романов о Бессознательном, я бы ничуть не постыдился сказать бергсоновских романов, если бы так считал, но это было бы неточно".

Хотя и выразив в интервью для "Тан" свою признательность Кальмету, которому "Сван" посвящен, Марсель, с отцовской тревогой следивший за рождением собственного детища, должен был с грустью признать, что "Фигаро", дружественная газета, приложила мало стараний на пользу его роману. Марсель Пруст Роберу Дрейфусу: "Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы обо мне говорили, я далек от этого. Но это произведение по-настоящему значительно... Если вам удастся добиться отзыва, я бы хотел, чтобы там не фигурировали эпитеты "утонченный", "изысканный", равно как и упоминание о "Забавах и днях". Это сильное произведение, на что притязает по крайней мере..." Сильное произведение... Вернее не скажешь, однако немногие читатели, даже среди расположенных к нему, смогли тогда увидеть это.

"Фигаро" с лихвой искупила свой грех замалчивания. Она опубликовала не только отзыв Робера Дрейфуса и критическую статью Франсиса Шевасю, но также напечатала на первой полосе большой очерк Люсьена Доде, который проявил "возвышенное благородство", и написал статью, которую Пруст был бы непрочь написать сам. Правда, с присущим семье Доде знанием деревни и цветов он замечал автору, что 1) цыпленка не едят в тот же день, как зарежут; 2) вербена и гелиотроп не цветут одновременно с боярышником. Марсель пытался оправдаться, описывая свои добросовестные изыскания во "Флоре" Гастона Бонье, где, по его словам, уже выяснил, что не следовало помещать в живые изгороди Комбре в одном месяце цветущие боярышник и шиповник.