В поисках Марселя Пруста

В Париже он еще посещал несколько салонов ради наблюдений над своими персонажами, но являлся туда так поздно, что многие, завидев его, восклицали: "Марсель! Значит уже два часа ночи" и убегали. Так было с Анатолем Франсом на средах у госпожи Арман де Кайаве. Он нисколько не интересовался Прустом, который, однако, писал ему по поводу каждой новой книги восторженное письмо: 

"Какие прекрасные вечера проведу я с Кренкебилем, деканом Малоре, генералом Декюиром, Пютуа, Рике, собранными сейчас воедино [120], родившимися совсем недавно из волшебной пены вашего гения, и, тем не менее уже почтенными благодаря неотразимому влиянию, которое оказали на людские умы за эти несколько лет, столь глубоко изменив мир, что стяжали величие веков... Ведь "Монтильские маневры" - это великолепная сцена с генералом, ищущим свою бригаду, прямо битва при Ватерлоо из "Обители"[121], ироничная и гениальная; с беседами, которым нет равных, разве что у Бальзака, но в ваших больше красоты из-за генерала, говорящего при виде гобеленов Ван Орле: "Да тут у вас просторно!" - "Генерал мог бы привести свою бригаду". - "Была бы счастлива принять ее". Три реплики врезались в мою память, как самый прекрасный комический триптих, когда-либо написанный мастером с наиболее полным, на удивление законченным совершенством, с гениально найденными чертами, законченным настолько, чтобы удовлетворить своей правдой - неожиданной, но поразительной. Кажется, я помню также редакцию газеты, что просила рассказ "с аристократическим душком". Единственная вещь, которую я еще прочел - я только что получил книгу, всего десять минут назад, - это "Христос Океана", которая необычайно глубоко меня взволновала. Что бы я, быть может, больше всего предпочел - я так любил эту вещь - это "Пютуа". И к тому же, мне знакома эта история, которую я услышал от вас в то счастливое время, когда мог видеть маленький цветок, еще живой, который подсказал форму резного камня для вашего великолепного собора. Еще раз спасибо, дорогой мэтр, что не забыли больного, о чьем существовании вы единственный помните, потому что самые великие люди являются также самыми лучшими..."[122] 

Теперь, когда Пруст сам "принимал", это происходило уже не в собственном доме, как во времена родителей, но в ресторане, чаще всего в отеле "Риц", метрдотель которого, Оливье Дабеска, очаровал его своей скромной изысканностью, услужливым достоинством и глубоким знанием правил этикета. Дать ужин для Кальмета, директора "Фигаро", было в глазах Пруста событием, которое подготавливали длинные письма к госпоже Строс и телефонные звонки (звонил, впрочем, не он сам) к каждому из приглашенных; в частности, к Габриелю Форе, который должен был играть, поскольку Рейнальдо Ан был в Лондоне, где пел перед королем Эдуардом VII и королевой Александрой... И можно ли пригласить господина Жозефа Ренака с герцогом де Клер-мон-Тонером? И каков порядок старшинства между Форе, "который не самый молодой; Кальметом, ради которого я и даю этот ужин; Беро, который очень чувствителен; господином де Клермон-Тонером, который моложе всех, но происходит от самого Карла Великого; иностранцами?.."