В поисках молодости

— Только деньгами швыряешься… А еще жалуешься, что нет службы и мало зарабатываешь. Покатался, посмотрел — и все. Польза какая? Теперь опять будешь голодать, как в те годы…

Я промолчал. Неужели он не может понять, что значит для меня это путешествие?

— Ты не боялся, сынок? — спросила мама, подсев вечером на мою кровать в темной клети. — Такие горы… С этих гор и свалиться недолго. Умереть можно…

— Я не свалился, мама, как видите… А свою поездку не забуду, пока жив.

— А как там люди живут? Лучше, чем у нас?

— Смотря кто. Одни много лучше, другие — хуже. Есть и такие, кто просит милостыню, а ночует под мостом…

— И у нас, сынок, все тяжелей… Еда еще есть, слава богу. Но денег достать неоткуда. Повезешь в город продавать — задаром отдай. А если крестьянину доводится что-нибудь покупать, — просто горе. Все норовят шкуру содрать… А налоги большие. Юозас не знает, что и выдумать, чтоб заработать лит.

Да, жизнь становится тяжелей. Люди говорят о кризисе. Газеты пишут, что он все растет в зарубежных странах.

Вернувшись в Каунас, я уже не мог жить у старых хозяев Страздасов. Они переехали в другую квартиру, поменьше, на Лайсвес-аллее, а я получил комнатку у своего старого знакомого Пранаса Моркунаса.

Он снимал убогую квартирку и жил вместе с женой и ее сестричкой, которая посещала балетную студию и бредила Павловой, Карсавиной, Верой Коралли и другими звездами балета. Пранас Моркунас, как я уже говорил, был вечным студентом. Он невероятно любил литературную работу и почти бесплатно переводил для различных дельцов все, что попадало под руку — начиная с какой-то «Двери о семи замках» до «Голода» Гамсуна, «Морского волка» Джека Лондона, «Декамерона» Боккаччо и книг Мартина Андерсена-Нексе. Правда, последнего писателя ему издать не удалось — дельцы не надеялись на нем заработать или побоялись цензуры.

Моркунас оказался интересной личностью. Этот бывший доброволец постепенно менялся и со временем стал сторонником марксизма и другом Советского Союза.

Когда я поселился у него, он с восхищением читал Велимира Хлебникова, — у него было полное собрание его сочинений.

Он считал Хлебникова величайшим поэтом и показывал мне некоторые его поэмы, каждую строку которых можно было читать с одного и другого конца — получалось то же самое. Оказалось, что Моркунас, сорокалетний, лысеющий человек, под влиянием этого поэта сам начал писать стихи и посвящал им весь свой досуг. Он написал множество странных стихотворений. Непривычные, часто детские метафоры, неслыханные рифмы, аллитерации, иногда слова без смысла, но с интересным, неожиданным звучанием — все это казалось единственно важным этому пожилому человеку, уже давно отслужившему в армии. Он писал свои стихи на длинных полосах бумаги. Вот как он изображал, например, комнату и настроения студентов:

на столе —
ницше,
еще фриче,
биржишка,
гуттаперчевая манишка,
скучно, печально.
подавился подогретой
вчерашней котлетой.

Как-то ко мне заглянул Пятрас Цвирка, и Моркунас, позвав нас в свою комнату, показал толстую кипу бумаг — это были его стихи (каждое стихотворение не менее чем в десяти вариантах). Несколько он нам прочитал. В то время патриотически настроенные поэты писали стихи про Вильнюс, который захватили поляки. Моркунас тоже написал про Вильнюс, и его стихи звучали примерно так:

бом, бом, тили-бом,
вильнюс, ты теперь не наш
бом, бом,
чах, бах, тили-бом,
эй, скорей на абордаж!
вильнюс снова будет наш!
трах-тарарах, бум, бам!

И т. д. и т. п.

К стихам были приложены и ноты.

— Знаешь, Пранас, это очень интересно! — сказал Цвирка. — Дай нам бумаги — мы тоже попробуем написать что-нибудь подобное, то есть, как ты говоришь, имажинистско-дадаистские стихи…

— Прошу, прошу! — сказал Моркунас, вручая нам листы бумаги и хорошо наточенные карандаши. — Пишите, я уйду в другую комнату…

— Ладно, можешь оставаться, — сказал Цвирка. — Ты нам не помешаешь. Только смотри на часы. Будем писать ровно десять минут.

Моркунас взял часы, а мы с Пятрасом налегли на стол. Десять минут истекло, и Цвирка воскликнул:

— Имажинистский шедевр готов! Послушай!

Он прочитал какую-то длиннейшую окрошку из слов, которая ничуть не уступала творчеству Моркунаса. Нечто подобное изготовил и я.

— Ну уж нет, мужики! — серьезно сказал Моркунас, выслушав наш бред. — Я не верю, что вы эти стихотворения сделали на месте. Вы их раньше написали. Вы же видите, сколько бумаги я извожу, пока у меня что-нибудь получится…

— Не знаю, как Антанас, — сказал Цвирка, — но я уж точно не подозревал, что ты такие стихотворения пишешь. Как же я мог заранее заготовить? Послушай, Пранас, мы тебе дарим эти произведения. Кажется, ты собираешься издавать сборник — можешь их использовать…