В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

Другой миф Мережковский ввел в собственный апокриф об искушении Господа в пустыне от дьявола. Интерпретируя это евангельское событие, Мережковский дьявола – антихриста – видит в качестве двойника Иисуса. Евангельскую фразу «и был со зверями» (Мк 1, 13) в собственном «утаенном Евангелии» (с. 190) экзегет раскрывает – развивает своей фантазией до мифа. Он воображает шествие зверей[588] на встречу с их создателем – шли Олень, Газель, Медведь и т. д. «Каждого зверя называл он по имени, смотрел ему в глаза, и в каждом зверином зрачке отражалось лицо Господне, и звериная морда становилась лицом; вспыхивала в каждом животном живая душа и бессмертная» (с. 195): Иисус здесь выступает в роли второго Адама, как бы завершающего миссию первого. Деяние Господа на мгновение создает ситуацию той грядущей эволюционной эпохи, когда животные станут личностями и обретут бессмертную душу. Самого Иисуса Мережковский считал человеком высшей ступени эволюционного развития и именно в этом ключе объяснял такие евангельские чудеса, как Преображение и само Воскресение. По его мнению, они указывали на совершившуюся во Христе «последнюю метаморфозу» человеческой природы – на «физическую победу над смертью» (с. 411)[589]. При подобных весьма модных в XIX–XX вв. эволюционистских спекуляциях Евангелие то ли утрачивало свой эсхатологизм ввиду распахнувшейся в бесконечную даль эволюционной перспективы, то ли этот эсхатологизм мыслился природной метаморфозой, не предполагающей Божественного вмешательства. – Миф о помощи зверей Христу Мережковский, глубокомысленный зоофил, кончает их гибелью – под мертвящим взглядом Двойника животные тают, рассеиваются в воздухе… Время в непосредственной близости Иисуса выходит из пазов – сам Господь несет в себе хронотоп будущего века, знаменующий бессмертие для человека и вечность «я» для животного. Мифом о шествии зверей в пустыне Искушений Мережковский опять-таки хочет обогатить смысл Евангелия эзотерическими подробностями.

Итак, мифы Мережковского вокруг евангельских тем могут рассматриваться и как философские притчи, указывающие на смыслы то ли» эзотерического», то ли просто субъективно-фантастического «утаенного Евангелия». В «Иисусе Неизвестном» также обыграны древние апокрифические мифологемы о «Духе Матери», работающие на богословие Третьего Завета. Мережковскому хочется, чтобы Бог был не только Отцом, но и Матерью, наделенной милующей, утешающей миссией, где-то контрастирующей с суровой, потому таинственной Отчей любовью. И он вспоминает фрагмент апокрифа «Евангелие от Евреев», где сказано о том, что после Крещения Дух Мать вознесла Иисуса – ухватив Его за один волосок – на гору Фавор, где Он проходил искушение. «За один волосок», фантазирует Мережковский, «потому что силою влечь Его не надо Ей: Он сам идет, летит за нею, летящею» (с. 187). Это, конечно, сказано экзегетом не слишком всерьез. Вообще, в «Иисусе Неизвестном» весьма сильна стихия игры – игры благочестивой, на взгляд автора книги. – Дух Мать находится вблизи Сына также в Гефсимании и на Голгофе, когда Отец оставляет Сына. Господь сходит во ад – это вполне церковное умозрение, которым признаётся вся действительность богооставленности Иисуса на кресте. Но Мережковский – то ли полагая, что без помощи Господь бы не вынес разлуки с Отцом, то ли ради самоуспокоения – придумывает мифологему утешения Сына Духом Матерью. У Мережковского в голгофском событии участвует вся «третьезаветная» Святая Троица. Но не внес ли новый богослов привкуса фрейдизма в свое измышление по поводу взаимоотношений внутри Божественной семьи?..