В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

С другой стороны, проблема пола разработана в книге Мережковского в связи с Матерью Иисуса. Экзегет претендует на знание очень интимной стороны самосознания Господа, когда, истолковывая эпизод в Кане Галилейской, – Иисус тогда назвал Марию «женщиной» (Ин 2, 3–4), – он делает важную ремарку: «Не мог бы сказать Иисус земной матери: “Мать”, так же как земному отцу [! – Н. К]: “Отец”; мог – только Небесной Матери и Отцу Небесному» (с. 241). Таким образом, по Мережковскому, пол прообразовательно присутствует в Самом Боге, ибо Ипостась Святого Духа метафизически выступает как Небесная Мать Божественного Сына. – В целом, введение в сюжет романа об Иисусе Неизвестном женской линии служит цели объязычивания центрального образа. Если в «утаенном Евангелии» «рядом с Иисусом – Мария, рядом с Неизвестным – Неизвестная», то это «Евангелие» обретает совершенно нетрадиционные – остро-языческие кощунственные смыслы. «В древних таинствах воскрешает Озириса Изида, Диониса – Деметра-Персефона, Сына-Брата-Жениха воскрешает Мать-Сестра-Невеста»: такова универсальная формула историй «страдающих богов Атлантиды», под которую экзегет подводит и жизнь Иисуса. По Мережковскому, в этой последней присутствуют «две Марии – одна в начале жизни, другая – в конце; та родила – эта воскресит» (с. 325). Так у нас на глазах создается новый миф: Мария, принявшая поначалу, субботним утром, воскресшего Христа за садовника, услышавшая от Него: «Не прикасайся ко Мне…» – оказывается, при этом воскрешает Его! И здесь – использую грубоватое слово – гвоздь фантастической концепции, сокровенное ядро «романа» Мережковского об Иисусе Неизвестном и Марии Неизвестной.

Иисус Неизвестный – это объязыченный Иисус Евангелия: такова следующая черта героя данного романа. Он, для Мережковского, реальный Сын Божий (непонятно, правда, в каком смысле), вместе с тем возглавляет сонм вымышленных «богов Атлантиды», формально принадлежа к их же типу. Именно данное предположение позволяет экзегету кощунственно искажать традиционный Христов образ: «вчувствовать» в него декадентскую греховность, строить догадки о сексуальности, находить в учрежденном Христом культе оргийные – дионисийские черты и пр. При этом совершается не одно «расцерковление» Христа, но и ставится под вопрос вся Его жизнь, вплоть до Воскресения… – Одно из имен объязыченного Христа – это имя Великий Посвящённый, введенное в одноименной книге Эдуарда Шюре. Посвящение Иисуса совершилось при Его Крещении, суть коего – «второе Рождество», в чем и состоит «тайна всех дохристианских мистерий» (с. 174). В Крещении Господь родился «от воды и духа» (с. 175): в тот самый момент, когда серафимы сдвинули ось прецессии Земли, переместив ее из созвездия Овна в Рыб, в Иисуса вошел Христос. В качестве мистерии, согласно Мережковскому, Крещение восходит к Атлантиде, – это таинство потопное, атлантидное. Иоанн Креститель воспринял от ессеев – членов древнейшего тайного братства, еврейских пифагорейцев – свою миссию тайносовершителя, священная же память ессеев простиралась вплоть до времен потопа. Братство осознавало себя Ноевым ковчегом, где спасаются от скорого конца мира; и метафора Христовой Церкви как ковчега, корабля, на котором мы в безопасности странствуем по житейскому морю, – восходит к этим архаичнейшим реалиям…

«Другая тайна всех дохристианских таинств: посвящение – смерть» (с. 178) (церковное таинство Крещения также является мистической смертью «ветхого человека» в крещаемом, о чем, замечу от себя, прекрасно писал богослов русской эмиграции, протоиерей Александр Шмеман в книге «Водою и Духом»). Что же касается Иисусова крещения на Иордане, то Он, безгрешный, по Мережковскому, крестился «не для того, чтобы снять с Себя Свой грех, а чтобы принять на Себя – чужой, греховность всего мира» (с. 155)[624]. Как видно, в толковании Мережковским Господня крещения несториански-антропософские представления (вселение Христа в Иисуса) переплетены с церковными (взятие Им на Себя людского греха). Это толкование всерьез критиковать трудно, – никто не знает действительного существа иорданского события. – В контексте моей собственной оценки экзегезы Мережковского, его понимание Господня Крещения служит старой цели – объязычить Христа. Так или иначе, яркие главы о Крещении в книге 1932 г. не только подрывают веру в Богочеловека (которому ни к чему «посвящение»), но и делают еще более эклектичной христологию Мережковского. «Сын Божий», эволюционно высший человек, Бог ли, полубог ли типа легконогого Заратустры Ницше, – Иисус в этих главах выступает еще и как Посвященный в «атлантидное» таинство[625].