В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

Однако хочется подчеркнуть, что речь в связи с новым типом общения, взыскуемым Серебряным веком, идет о вещах достаточно тонких. Если в лице Розанова новое религиозное сознание тщилось придать религиозное достоинство полу – сексуальному акту как таковому, то Флоренский в «Столпе» вдохновенно обосновывает даже более чем просто религиозный – сакраментальный и метафизический характер дружбы[665]. Мечта об абсолютных человеческих – чисто человеческих отношениях, доведенных до религиозной экзальтации, владела Флоренским вплоть до вступления в брак (1910 г). Страстная южная натура Флоренского стремилась реализоваться в юношеской дружбе, – Флоренский-мыслитель пафосно (и при этом, конечно, лицемеря) обосновывал христианский характер подобной пылкой «дружеской» любви[666]. Изысканность этих умозрений ныне привлекает к Флоренскому новообращенных дам, слабо разбирающихся в религиозной проблематике. Между тем дело идет о языческом обоготворении человека, имеющем свой ближайший к нам прообраз, действительно, в учении и культе хлыстов. Эти русские дионисийцы педалировали представление о человеке как образе Божием: начиная радение, хлысты попарно крестились один на другого, как на икону. Вот простонародный вариант того «религиозного человеческого общения», о котором – в связи с Мережковским – пишет Бердяев (см. цитату выше). Но «религиозное соединение» (см. там же) этих непросветленных, дошедших до исступления личностей, как известно, выражалось в свальном грехе…

Конечно, хлыстовство – это лишь наглядный прообраз, так сказать, протофеномен неоязычества Серебряного века. Однако в обоих случаях имели место одни и те же метафизика и мистика[667]. Хлыстовство, с его «христами» и «богородицами», ключевая тенденция которого – взаимное обоготворение членов хлыстовского корабля, есть разновидность человекобожества. «Религиозное общение», абсолютизация собственно человеческих отношений, о чем пишет Бердяев, находя это явление в секте Мережковских, имеет в самом деле хлыстовскую природу. Но именно такого общения и искал Серебряный век, – инициатива здесь исходила от Мережковских[668]. Но вот, восприняв от них новое «откровение», с заразительным воодушевлением не только изложил, но и развил учение Мережковских Павел Флоренский. Тем самым подводился идейный фундамент и под его собственные «нетрадиционные» – «античные» склонности. – Но самое примечательное состоит в том, что Флоренский в своей концепции дружбы не просто представил теоретический сублимат своих юношеских – добрачных переживаний, но сумел оформить его в качестве богословского дискурса: трактат «Дружба» – это одна из центральных глав диссертации Флоренского, одобренной (после некоторых сомнений) собранием ученых монахов. Флоренский ловко обвел вокруг пальца академический совет, возглавляемый консервативнейшим архимандритом Антонием Храповицким, подменив любовь во Христе темным эротическим томлением, потрясаемым вспышками страсти и ревности[669]. В своем «Столпе» Флоренский вывел «Нашу Церковь» супругов Мережковских под именем Церкви Христовой, а их учение о трех Заветах и о грядущем откровении Ипостаси Святого Духа представил в обличии святоотеческого воззрения на Св. Троицу[670].

Едва воцерковившись и сделавшись студентом Духовной академии (1904 г.), Флоренский – надо думать, под влиянием Мережковских, к окружению которых он приобщился также в 1904 году, – загорелся проектом глубокой реформы Церкви, доходящей до сакраментальной актуализации «апокалипсического христианства», – мечтал и о создании некоего «ордена»[671]. Выдумывая новые обряды и делясь этими фантазиями с Андреем Белым, Флоренский, надо думать, проектировал создание секты, альтернативной «Нашей Церкви» Мережковских. Над религиозными исканиями Серебряного века уже тогда путеводной звездой встало слово «мистерия»[672]. И Флоренский вскоре переориентировал свои церковно-реформаторские устремления, задумав «довести до мистерий» наличную православную Церковь[673]. Так или иначе, но, по мнению Флоренского (восходящему с несомненностью к взглядам Мережковского), новой Церкви – идет ли речь об отпочковавшемся от православно-церковного организма образовании или о глубинно трансформированной прежней Церкви – должны отвечать новые межличностные отношения, причем доведенные до последней интимности. Подобно Мережковским, Флоренский полагал, что дух Церкви определяется характером отношений между людьми, а не наоборот, – сектантское существо этого убеждения очевидно.