В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

Отрицательная критика Минского оборачивается эвристическими суждениями, предвосхищающими герменевтику позднего – 1970-х гг. – М. Бахтина. «В искусстве пользоваться цитатами у него [Мережковского] нет равных. <…> Он – тайновидец книжных цитат. <…> Благодаря этому необычайному мастерству, критические этюды Мережковского на первый взгляд кажутся блестящими маневрами <…>» (с. 172), – так Минский хочет разоблачить Мережковского-фокусника, если не уличить в шулерстве. Ведь «главное достоинство критики» для этого позитивиста – в искании «индивидуальных, неповторяемых», не воспроизводимых всякий раз по-новому черт лика художника. Тем самым этот лик подводится под мерки вещественного предмета. Однако невольно для себя Минский отдает должное гениальной герменевтике Мережковского: он верно почувствовал ее дух (примечательно в последней выдержке это «на первый взгляд…»!), однако сразу отверг как соблазн. Минский мыслит почти как М. Бахтин или теоретик герменевтики Гадамер, когда усматривает в толкованиях Мережковского структуру вопроса и ответа: «Мережковский находит в писателе лишь то, чего ищет, свои же вопросы получает перечеканенными в ответы» (там же). Но при этом Минский считает художественные произведения лишь «вспомогательным средством» проповеди Мережковского и предлагает попросту «выкинуть» из нее все «литературные цитаты» (с. 183). Как видно, Минский в своем непосредственном восприятии – что называется, сердцем постиг существо герменевтики Мережковского, когда восхитился «блестящим мастерством» его «критических этюдов». Но позитивистски ориентированным ум, вместе с ненавистью к «проповеди» Мережковского, не позволили ему понять специфический принцип гуманитарного познания. Благодаря Мережковскому и его критикам сознание эпохи очень близко подошло к постижению законов наук о духе. В развитии герменевтики Серебряный век держал уровень европейской мысли, как и в направлениях философской антропологии, экзистенциализма и метафизики.

Мережковский и пути постницшевского христианства [702]

Я ужасно боюсь, чтобы меня не объявили когда-нибудь святым.

Ф. Ницше. Ессе Homo (1889)[703]

Сочинения Ницше начали проникать в Россию, по-видимому, уже в конце 1880-х годов. В «Ессе Ното» среди мировых столиц, «открывших» его, Ницше упоминает Санкт-Петербург; дочь Л. Шестова сообщает, что в самом начале 1890-х книги Ницше привёз из Германии на родину П.Д. Боборыкин[704]. Российская цензура поначалу запрещала распространение произведений Ницше, делая исключение для текста «Так говорил Заратустра», который, видимо, принимала за чисто художественный; книгу можно было купить в немецком книжном магазине в Москве. Об этом рассказывает в своих «Воспоминаниях» Евгения Герцык – одна из первых переводчиц Ницше. Будучи летом 1899 г. в Германии, Евгения и ее сестра приобрели там двухтомник Ницше и перевезли его через границу под одеждой. Уже до того «заболев» Ницше, по возвращении они с жаром принялись переводить – и вот, в издательстве Ефимова в переводе Евгении и Аделаиды Герцык одна за другой выходят книги Ницше: «Утренняя заря» (1901), «Помрачение кумиров» (1902), «Несвоевременные размышления» (1905)[705]… Впрочем, все корифеи русской мысли Серебряного века читали Ницше в оригинале.