В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг.

Австро-турецкий конфликт из-за Боснии и Герцеговины был также урегулирован с привлечением финансовых ресурсов. В соответствии с протоколом от 26 февраля 1909 г. Вена обязалась выплатить Порте 2,5 млн турецких лир в качестве компенсации за аннексированные провинции, вывести войска из Нови-Пазарского санджака[606]. Кроме того, австро-венгерское правительство согласилось на отмену капитуляций. Британские дипломаты были в курсе деталей австро-турецких и болгаро-турецких переговоров. С самого начала кризиса Порта придавала большое значение осведомленности Форин Оффис об их ходе[607].

Примечательно, что, по сообщениям самих болгарских политиков, в разгар болгаро-турецкого дипломатического конфликта британский агент выказывал самое дружеское расположение к их стране[608]. Дж. Бьюкенен и его французский коллега М. Палеолог телеграфировали из Софии своим правительствам о необходимости незамедлительного признания Болгарского царства[609]. Столь гибкий подход в отношении Болгарии обусловливался прежде всего тем, что Лондон считал ее самым значимым из славянских государств Балканского полуострова[610]. По мнению главы Восточного департамента Форин Оффис Л. Малле, увидеть Болгарию, так же как и Румынию, в австро-германском блоке было удручающей перспективой[611].

Таким образом, России и Англии удалось одержать временную победу над Центральными державами в дипломатической «битве» за Болгарию. В этом смысле англо-русское сотрудничество по болгарской проблеме приобретало черты блокового взаимодействия. Однако в вопросе, который занимал центральное место во внешней политике Российской империи, т. е. в вопросе о Проливах, англо-русская Антанта продемонстрировала свой неформальный характер и отсутствие у партнеров четких обязательств по отношению друг к другу. Британское правительство отказалось поддержать инициативу Извольского по пересмотру режима Босфора и Дарданелл. Во-первых, в сложившихся обстоятельствах у Лондона не было веских оснований идти навстречу России в этом вопросе и лишать себя возможного рычага воздействия на нее в будущем[612]. Во-вторых, демонстрируя «единодушие» с Петербургом в процессе урегулирования болгаро-турецких противоречий, а также советуя Порте пойти на уступки Софии, Англия рисковала вызвать недоверие нового турецкого режима и, следовательно, потерять на него влияние. Вопрос о Проливах был отличным поводом для того, чтобы продемонстрировать Порте нерушимость одного из основополагающих принципов британской ближневосточной политики – сохранения турецкого контроля над Босфором и Дарданеллами. Ведь на взгляд турецкого правительства, подобные дискуссии напрямую затрагивали проблему национальной безопасности Османской империи: по словам Рифаат-паши, любое изменение в статусе Проливов делало ее уязвимой в случае внезапной атаки[613]. Грей, выражая уважение к точке зрения Порты и признавая законность ее интересов, посоветовал ей «потактичнее» отказать России в вопросе о ревизии режима Проливов, сославшись на неблагоприятность момента для обсуждения данной проблемы[614].

Извольский предупредил британское правительство о том, что оппозиция Англии в вопросе о Проливах могла иметь фатальные последствия для Антанты, содействие Форин Оффис, напротив, укрепило бы ее[615]. Лондону предстояло сгладить недоверие правящих кругов России, вызванное несогласием Англии на изменение режима Босфора и Дарданелл. Британии было необходимо доказать своему партнеру по Антанте, что в целом Лондон и Петербург стояли на общих позициях, а для этого следовало переключить внимание России на иную крупную международную проблему, которая не вызывала серьезных разногласий между двумя правительствами. Как отмечал А. Никольсон, русская пресса и общественное мнение не считали вопрос о Дарданеллах ключевым: в большей степени их волновала поддержка и защита «славянских интересов» и компенсации для Сербии и Черногории[616]. Опасность «германизации» Балкан являлась тем сюжетом, который Уайтхолл активно эксплуатировал для «цементирования» англо-русской Антанты.

Аналитики Форин Оффис охарактеризовали «сербскую проблему» как «наиболее интересную фазу недавнего кризиса: она затронула вопросы первостепенной важности и обнаружила истинное равновесие сил в Европе»[617]. Нарушение Австро-Венгрией международно-правового договора в одностороннем порядке и выдвинутый в ответ Россией принцип территориальных компенсаций для двух славянских государств спровоцировали конфликт, в который также вмешались их партнеры по блокам. Но «сербская проблема» в не меньшей степени заключалась в том, как сами сербы воспринимали аннексию Дунайской монархией Боснии и Герцеговины. Сербия рассматривала этот шаг Австро-Венгрии как угрозу своему национальному существованию, а потому была готова пойти на крайние меры. Такое поведение Сербского королевства непосредственно влияло и на политику держав Антанты, которые были вынуждены реагировать на его действия.