В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

Уверен, что именно здесь, на пути в Малави — через равнину Вандузи, — в самом сердце африканского материка и родилась моя трепетная любовь к этому континенту. Отныне и навеки. Наивность, искренняя радость, ранимость его жителей, далеких от прелестей технического прогресса, — все это открывает истинную человеческую природу. В какой бы деревне я ни оказался, повсюду меня сопровождал один и тот же ритуал, не лишенный особого изящества. После длительных взаимных приветствий супруга местного вождя приносит кувшин с водой, выливает содержимое в большую лохань со словами: «Прежде всего ты умоешься с дороги». Присаживаясь над такой лоханью, укрытой от посторонних глаз соломенной ширмой, я прошу у хозяйки ковшик, чтобы ополоснуться. Одна из молодых женщин, помогающая мне совершить омовение, находит мою просьбу такой нелепой, что заливается хохотом, поднимая лицо к небу, а потом, сопроводив свои слова элегантным движением руки, подтрунивает надо мной: «А что, вы в своей Канаде всегда моетесь в ковшике?»

Вождь этой бедняцкой деревушки хвастает, что пять его жен произвели на свет семьдесят два наследника! Все счастливы, клянется вождь! Вот только не уточняет, все ли живы… Такие бесконечные разговоры с представителями «местной власти» тоже являются частью ритуала, и я вынужден выказывать к ним почтительный интерес, хотя, признаю, порой это очень раздражает меня. Наше отношение к такому понятию, как время, напрямую связано с окружающей экономической обстановкой и культурными ценностями. Вот почему создается впечатление, будто наши общества развиваются по разным законам. То, что в привычном мне капиталистическом обществе кажется непростительной тратой времени — например, многочасовые медитации у подножия векового дерева или бесконечные разговоры с каждым посетителем в местных лавочках, — здесь имеет наиважнейшее социокультурное значение. Рассвет или пение петухов по утрам определяют положенный ход вещей, а между ними время тянется нескончаемо, и прошлое смешивается с будущим, а мифы — с реальностью. Эти люди обладают высокой степенью духовности, которую я пытаюсь постичь, но не принять, как будто эта кажущаяся размеренность добавляет повседневной жизни еще одно — метафизическое — измерение. Верования и суеверия разных толков и мастей расцветают в этих краях, живущих вне времени и пространства, пышным цветом. К примеру, жители Блантайра[47] на полном серьезе рассказывали мне, что на вершине их священной горы Муланджи живут духи. Другие уверяли, что души усопших предков не исчезают, а вечно порхают вокруг соломенных хижин. На юге Африки я встретил такое племя, где верили, что в зарослях кустарника вокруг их поселения живут крошечные домовята, и поэтому мастерили себе очень высокие кровати, чтобы ночью ни один резвый домовенок случайно не вскарабкался к ним и не потревожил человеческий сон.

В этих уединенных и отдаленных от цивилизации краях грубое вторжение западной культуры повлияло на древние верования коренных жителей самым непредсказуемым образом.

— Ого, меня показывают по телевизору! — всерьез заявляет молодой парнишка, которого я останавливаю, чтобы узнать дорогу.

— Точно! Точно! — со всех сторон подхватывают, широко улыбаясь, его друзья. — Он про нас по телеку рассказывает!

В их представлении любой белый человек непременно работает на телевидении, причем ведет репортаж в эту минуту в прямом эфире. Им кажется, что кино и телевидение — это некое огромное всевидящее око, которое в любую минуту может нацелиться и посмотреть в любую точку на планете. Кстати, однажды я попал в веселенькую историю благодаря незабвенному Рэмбо. Впервые я столкнулся с разговорами о нем в районе Мозамбика. Представьте себе нищую лачугу, в которую набилось не менее полутора десятков юношей. Оттуда доносятся звуки борьбы. Подхожу ближе: снаружи стоит аккумулятор, подключенный к допотопному телевизору и старенькому видеомагнитофону, у входа хозяин хижины за несколько купюр продает желающим входные билеты в «кинотеатр». И эта сцена в точности повторяется во многих других деревушках! Везде смотрят «Рэмбо» еще и еще раз, как будто в страну неведомо откуда — от правообладателя? от какой-то неправительственной организации? — попала целая коробка растиражированных видеокассет. И все местное население, позабыв о делах, живет по расписанию знаменитых драк Сильвестра Сталлоне. Однажды, меряя шагами душные тропики где-то в провинции Тет на севере Мозамбика, я встретил какого-то юношу, и тот предложил себя в попутчики. Небольшой отрезок дороги мы шли вместе, и после нескольких ничего не значащих фраз Кеннеди Родригес — так зовут парня — вдруг спросил меня:

— Скажи, а как там Рэмбо? Он еще живой?

Застигнутый врасплох, я ответил, что да, конечно, Сталлоне жив-здоров. Глаза парня блестят от радости, и он продолжает:

— Рэмбо жизнью рисковал из-за плохих парней. Он классный! Он мой кумир!