Отчаявшись отделаться от них, покупаю четыре куриных яйца в соседней лавке и под испепеляющими взглядами моего почетного эскорта выпиваю их. А потом запираюсь на ночь в моей комнатушке за двенадцать долларов, пока вооруженный египетский охранник всю ночь стоит на посту у меня под дверью… Отныне я буду все время под бдительным присмотром стражей порядка. О том, чтобы установить контакт с местными жителями, можно забыть, и я чувствую себя заключенным. Моим церберам не понять простых человеческих взаимоотношений, они уверяют, что ни один египтянин не пустит меня на ночлег под свою крышу. Наши жители гостей не любят, утверждают они, люди у нас неприятные, они грубияны!.. Тем не менее, будучи уверенными, что я христианин, мне по крайней мере разрешают обращаться к настоятелям монастырей и священникам в церквях. И на том спасибо! Я взбешен, выхожу из себя, мечу громы и молнии, растрачивая свою энергию почем зря. Для моей трехколесной верной спутницы создается сложная логистическая схема. Повсюду меня сопровождает четверка охранников, и на их внутреннюю координацию мы ежедневно тратим по несколько часов впустую, пока они, остановившись на обочине, переговариваются по рации то с одним постом, то с другим. Я потихоньку выхожу из себя. Наконец через десять дней я их покидаю. Просто отпускаю их. Я по-прежнему буду идти под охраной, раз власти на этом настаивают. Не буду вступать ни в какие контакты с населением. Раз так, мои переходы заметно увеличатся: ведь мне ничего не останется, как идти. Мои охранники теперь будут ждать меня у дверей кафешек, воинственно выставив вперед дула своих автоматов. «Наше государство не может допустить, чтобы с вами приключились какие-нибудь неприятности», — любезно поясняют они, когда я снова и снова пытаюсь уточнить: они здесь торчат для моей безопасности или все-таки считают меня опасным и подозрительным? У меня ощущение, будто я шагаю в наручниках по тюремному двору. Мне запрещено вступать в беседы — с кем бы то ни было! — особенно с оппозиционерами. Меня даже лишили права побыть простым бродягой! Жители деревушек провожают нас непроницаемыми взглядами, а во мне нарастает ярость, передается внутренняя зажатость и боль этих людей! Выходит, семьдесят два миллиона египтян и поговорить-то толком ни с кем не могут? И впустить в дом кого-то им нельзя? И все это «во имя безопасности»? Что можно подумать о такой борьбе с терроризмом, которая оправдывает исключительные правила, позволяет притеснять людей, ограничивать их права, заключать под стражу без суда и следствия тысячи человек по надуманному подозрению в «покушении на общественный порядок»? В глазах людей, с которыми мне категорически запрещается общаться, я читаю меланхолию: эту грустную тоску, которая со временем трансформируется в насилие, а потом и в террор. Вдруг мне на память приходят страхи и фобии американцев, которые боятся без нужды покидать свою страну. Они так запуганы яростной пропагандой опасностей в регионах, контролируемых террористическими группировками… Я опять спрашиваю себя, а так ли они свободны, эти американцы…
Как-то вечером в конце января ночь застала нас в районе древнего города Ахмим на левом берегу Нила. Мои сопровождающие сделали остановку напротив православной церкви, однако местный батюшка не позволил мне переночевать в храме.
— Как поступим? — спросили полицейские, искренне рассчитывая, что сейчас я найду решение.
Это окончательно вывело меня из себя! Я выложил целый список возможных мест для ночлега: у спасателей, в госпитале, в организациях Красного Креста, в семьях, наконец… Они отвергли все мои идеи. Значит, я поставлю палатку прямо здесь! «Ни в коем случае!» Без лишних слов они решили запихнуть мою коляску вместе со мной в такси, торопясь укрыться в ближайшем полицейском участке. Но в тот самый момент, когда они, как ни в чем не бывало, с отсутствующими взглядами попросили меня оплатить проезд, я не выдержал. Я ворвался в здание участка и принялся кричать, как бешеный, яростно толкая своей коляской все распашные двери:
— Где тут начальник? Где ваше начальство?
Никто не осмелился ничего ответить, и я торпедой ринулся в единственную открытую дверь. Там, затянутый в свою зеленоватую униформу, за пустым столом дремал шеф полицейского участка. Я мгновенно разбудил его криками:
— Я хочу спать! Спать! Есть в вашем городе хоть какое-нибудь место, любая дыра для меня?
Он, дрожа, указал рукой на пустой стол в углу. Там я и уснул при свете люминесцентной лампы…