Я не знаю, сколько времени я провел в церкви, но когда я пришел в себя, дождь уже прошел. Я вышел и отправился обратно в город, думая о том, что все путешествия сливаются в одно целое. Я думал о том, что могу идти куда захочу, с кем-то либо в одиночестве, могу взойти на престол, а могу оказаться на самой грязной из улиц – я не видел меж ними никакой разницы. Я оставался открытым – во мне рождалось дитя. Роды никогда не были легкими, и никто не знал, сколько пройдет времени, прежде чем дитя появится на свет, но я знал, что дитя это было Всевышним, и мне не оставалось ничего другого, кроме как быть с ним до самого конца.
Афины
Легкая перемена погоды и сине-зеленые волны, плескавшиеся за бортом лодки, создавали особенную атмосферу. Мы отплывали от Бриндизи. Я ехал в порт на поезде всю ночь, мне даже пришлось спать на вокзале – и наконец я оказался на борту этого парома. Из-за недостатка сна в голове была пустота, а ум – чрезвычайно чувствительным. Паром разрезал морскую воду, я и ощутил, как вместе с воздухом меняется и характер моих мыслей. Работа сознания гармонировала с движением волн, и поддавшись очарованию переменчивого моря, я перенесся в прошлое и в безмятежные глубины души. Белый мрамор резных колонн, классические аркады – сквозь их античное великолепие проходил путь к новому измерению собственной сущности. Массивные белые облака нежно трогали холмистый рельеф суши, которая виднелась на горизонте, а у вершин холмов на каменных скамьях сидели люди в длинных хитонах, с головой погрузившиеся в мудрые мысли. Помимо интеллектуального удовольствия от созерцания этих картин я ощутил также прилив неземного спокойствия – это чувство накатывалось на меня, словно морские волны, с каждым вдохом.
На палубе толпились путешественники всех мастей. Воздух был пропитан отсутствием всякой цели – у мироздания, казалось, не было никаких острых углов, жизнь беспрепятственно текла по течению. На рюкзаках сидела группа блондинистых северян, они умиротворенно курили табак и пили вино. У дверей одной из кают, никого не замечая, страстно обнималась молодая парочка. Большинство людей беззаботно спали, устроившись на скамеечках или прямо на деревянном полу. Палуба была изрядно загажена обертками, кожурой, шелухой и пустыми бутылками. В конце концов, меня самого сморил сон.
На причале уже собрались торговцы и разносчики. Они раздавали листовки и проспекты с рекламой дешевых отелей и молодежных хостелов[17]
. Я и еще несколько человек последовали за кудрявым черноволосым американцем по имени Даг – он бросил школу и отправился путешествовать по миру. Он подрабатывал в отелях за еду и кров. К половине третьего утра мы оказались в Афинах. Наш добровольный гид сказал, что за полтора бакса мы можем устроиться на крыше отеля «Байрон», что в пяти минутах от площади Омония, и даже сможем пользоваться душем, туалетами и шезлонгами. Даг подчеркнул, что лучшего предложения в городе просто не сыскать. Кроме того, в половину третьего утра сложно было найти что-то другое.Мы поднялись на крышу по скрипучим ржавым ступеням. Наверх шум города практически не доносился. Тут было полно бродяг и путешественников со всех концов света. С веревок, натянутых между двумя жердями, свисали одеяла, полотенца и одежда. Несколько французских хиппи все еще бодрствовали. Они сидели в углу и курили, напевая негромко песни под аккомпанемент видавшей виды старой гитары. Похоже, что с прибытием последнего поезда отель оказался под завязку забит. Мы с Дагом некоторое время провели в компании этих хиппи. Все остальные тут же уснули на крыше. В перерывах между песнями Даг рассказывал мне об Афинах и объяснял, куда лучше сходить в этом городе. Он уверил, что за вещи беспокоиться не стоит – на крыше всегда все спокойно. Я нашел свободное место, разложил циновку и провалился в глубокий сон.
Посреди ночи – по неясной мне самому причине – я открыл глаза и сел. Прямо перед собой я увидел светловолосую женщину: она двигалась, как богиня, принимая самые сложные и замысловатые позы йоги, которые я когда-либо видел. Ее лицо и глаза светились, словно лунный камень. Это был не сон – она практиковала Бхадра-йогу. Я молча уставился на нее, не в силах отвести взгляд. Она продолжала двигаться, ничего не замечая вокруг, волнообразные движения ее рук, шеи и спины переходили друг в друга, сливаясь в целое – в какой-то миг казалось, что у нее были роды, но она танцевала настоящую пластическую поэзию этой ночи. Зрелище полностью поглотило меня, но сон все же скоро сманил в свое царство. Как бы я ни старался оставаться в бодрствовании, снова и снова проваливался в сон.