В поисках священного. Паломничество по святым землям

Я долго не сталкивался с этим страхом. Может, лет десять назад во время неудачного наркотического опыта я встречался с ним, но только в этот момент я осознал, что он всегда существовал внутри меня. Я увидел себя пересекающим роковую линию, разделяющую необратимое безумие и полное освобождение. В лабиринте ужаса я наткнулся на воспоминание о двадцатипятилетнем человеке из Вриндавана, которого забрали в психиатрическую лечебницу сразу после того, как он провел ночь в склепе Нити Бандха, находившимся под запретом. Он замыкал длинную вереницу помешательств и смертей, связанных с проникновением в этот склеп. Через несколько дней этот человек умер. Я увидел себя, скрученного и искаженного гримасой безумства, на койке какой-то психиатрической клиники под наблюдением бородатых людей в очках и белых халатах. Я чувствовал, как демоны с кривыми лицами просачиваются сквозь стены, оглашая внутреннее пространство пронзительным животным смехом, раскаты которого накатывались на меня волнами панической дрожи.

Я был в ловушке, взаперти. Но я не имел права потерять над собой контроль. Тогда меня заживо сожрали бы, четвертовали, замучили пытками. Я зажег вторую спичку. Ее огонек убедил меня, что я все еще могу видеть. Оглядывая зловещую палату, я попытался прийти в себя. Оставалась только одна спичка. Вряд ли ее пламени хватило бы, чтобы найти выход отсюда. Я был вынужден принять этот неутешительный факт. Мое паломничество, вся моя жизнь – они привели меня сюда, в это темное замкнутое пространство, наполненное моим глубинным страхом. Он был ядром моей жизни. Я постарался настроиться на глубокую медитацию и не сдаваться.

В состоянии полного одиночества все перевернулось с ног на голову. Я чувствовал, будто давно умер, оставив свое тело со всеми его привязанностями далеко позади, а сам продолжал плыть сквозь тьму пространства. Отдельная жизнь казалась мне не важнее песчинки на пляже, а существование в целом представлялось всего лишь тусклым огоньком. Теперь я оказался перед вратами ада, и отчаянный страх остаться здесь навсегда схватил меня за горло.

Ум судорожно искал, за что бы ему зацепиться, за некое деяние, совершенное в обычной жизни, которое вернуло бы мне уверенное чувство реальности. Я чувствовал, как меня сдавливало удушье. Все мои медитации, все молитвы и даже многократное повторение имени Бога – все это совершенно ничего не значило здесь. Казалось, они причиняли только больший вред. Я судорожно перебирал все свои благие поступки, копался в опыте и выведенных из него уроках, но все это растворялось. Все было только тенью реальности, словно сон. Дыхание мое стало свинцово-тяжелым, каждый глоток воздуха давался через силу. Я продолжал борьбу. Я не собирался терять рассудок, безумие не входило в мои планы. А страх все возрастал, и его господство надо мной стало почти безраздельным. Тело покрылось потом, а в голове зловеще звучало: «Ад, ад, ад, ад, ад!..»

Я чувствовал, что не выживу. И почти опустил руки. В глубине, в самом центре моего существа что-то надломилось – с треском, словно ветвь дерева. Я умирал… Медленно погружался в море вслед за Атлантидой, и не было никого, кто мог бы помочь – не было даже Бога! Ветвь отломилась от дерева. Хватка ослабла, пальцы разомкнулись, и все что осталось – это падение, бесконечное свободное падение…

Внутри поднимались испарения спокойствия и умиротворения. И это чувство отличалось от умиротворенности, окружающей алтарь. Не было оно похоже и на путь любви, которым идут святые паломники. Оно исходило из самого сердца, ароматом этого чувства делишься с другими в течение жизни. Клубы этого чувства поднимались на поверхность из разверзшейся внутри бездонной глубины, и страх постепенно рассеивался. Все это происходило само собой, без моего участия – я был всего лишь сторонним наблюдателем. В этом тумане я думал только об одном: если мне предстоит снова обрести плоть и вернуться во внешний мир, самым важным делом моей жизни станет только эта безусловная любовь.

Страх отступал под натиском этого чувства. Он испарялся, а я обретал чувство гармонии и свободы, плыл в океане абсолютной тишины, в полной темноте. Вместе со смертью пришло освобождение от бремени всей жизни. Я оставался наплаву, плыл по течению в безмолвной тьме. Темнота была настолько всеобъемлющей и абсолютной, что ей не требовалось даже небесного света. Тишина была такой глубокой, что слышен был ее особый, звенящий звук. Сопротивление отступило. Я смиренно тонул – все глубже и глубже.