В поисках Священного. Паломничество по святым землям.

— Помни, — обратился Свами к генералу, — сотворение происходит на стадии смерти. — Затем он посмотрел на меня и заговорил строгим тоном: — Чтобы войти в медитацию, нужно забыть о завтрашнем дне.

Затем Свами имел беседу с отцом генерала. Он сломал бедро и мог лежать только в одном положении. Старик был сильно слаб еще до падения, а сейчас почти не мог говорить. Тело его было истощено. На лбу, покрытом несколькими клочками седых волос, явно проступали вены. Тем не менее, он открыл глаза и сложил руки в намаскараме, приветствуя Свами. Свами провел с ним наедине около часа.

На обратном пути мы пошли лесом и остановились у мандира Богини, в присутствии которой Свами часто проводил ночи, соблюдая садхану. По всей Индии разбросаны тысячи таких небольших храмов. Некоторые из них представляют собой просто камни или огороженные территории недалеко от дороги. Этот храм представлял собой простой купол, установленный на бетонных опорах над расчищенным участком земли. Ветер трепал торчащий из купола красный треугольный флажок. Перед святыней располагался алтарь. На нем лежала чаша с кум-кум, красной пудрой, и другие атрибуты культа. Свами поклонился перед алтарем и медленно обошел свод. Вскоре к Свами подошли и поприветствовали пуджари — хранители храма, жившие неподалеку. Они начали разговаривать на хинди. Один из людей ушел, но вскоре вернулся с мешком сластей — это был прасад от Ма Дурги. Свами взял мешок и протянул его мне. Затем мы все присели около мандира и некоторое время провели в тишине.

Мы ушли, и Свами объяснил мне, что храмы могут только казаться одинаковыми, на самом же деле некоторые из них располагаются в центрах силы. Такие места наполнены силой пребывающего там божества, и поэтому идеально подходят для паломничества и медитации.

Мы поднимались в горы по узким извилистым тропам. Воздух был прозрачен и свеж. Иногда я оглядывался, но с высоты нескольких тысяч футов были видны только бескрайние просторы земли и ясное небо. Свами рассказал, что во время двенадцатилетнего пребывания в ашраме своего гуру он частенько спускался вниз, чтобы в одиночестве прогуляться по берегам Ганги. Многие члены ашрама негодовали по этому поводу, но гуру не сказал ему ни слова. Когда учитель умер, ашрамиты объединились в организацию, и Свами покинул их.

Он долгие годы жил на берегах священной Ганги, а все его имущество составляли одеяло и палка. Прогуливаясь однажды вдоль реки, он увидел мальчишку, сидевшего в медитации на берегу. Подойдя ближе, он запечатлел в памяти образ его развернутых рук. Несколькими днями позже он бродил по городу и зашел в книжную лавку, где его внимание привлекла книга по хиромантии. Он открыл ее, и на первой же странице увидел изображение точно такой же, как у мальчишки, руки. В книге говорилось, что такие руки имеют лишь те немногие, которым предстоит пролить кровь за Бога. Мальчика звали Шрипаджи.

Несколько лет спустя они снова повстречались на Кхумба Меле, великом сборе святых, происходящем каждые двенадцать лет в Прайаге — там, где сливаются потоки трех великих рек: Ганги, Джамуны и Сарасвати. Шрипад предложил Свами прогуляться, сказав, что ему, возможно, захочется взять с собой зубную щетку. Свами покопался в своих вещах, взял щетку, а остальное имущество оставил у стены. Они вышли из города, вошли в джунгли и вернулись только через пять месяцев.

После этого они несколько лет путешествовали вместе.

— Я научил его английскому, — рассказывал Свами, — а он показал мне Бога.

Свами мог найти путь даже в кромешной ночной тьме. Он шел очень быстро, и это было особенностью многих садху. По дороге он рассказал мне о встрече с Нисаргадаттой Махараджей, осознанным существом, жившим в квартале красных фонарей в Бомбее. Лишенный всякого желания, он просто сидел на месте там, где был, и вокруг него собирались ученики. Он спросил Свами, чем занимались святые, жившие в те дни в Гималаях. «Они спокойны», — ответил Свами. Затем ученики стали обсуждать значение творения. Нисаргадатта Махараджа сказал, что у творения нет никакого смысла. Свами же думал, что смысл всего сущего в том, чтобы отказаться от него. Его слова задели меня, но я ничего не сказал.

Наконец, мы вышли на мощеную дорогу. Все погрузилось во мрак. Далеко внизу виднелись огни Массури. Изредка мимо проезжал грузовик, сгоняя нас на обочину. Свами, сохраняя идеально ровную осанку, шел впереди так, словно был один. Я видел в нем настоящего саньясина********, неколебимого аскета, живущего вне материального мира вещей. Наверное, я никого не любил так сильно, как его. Но даже сейчас, после многотысячных купаний в водах Ганги и медитаций на бескрайних просторах Гималаев, что-то оставалось незавершенным. Мне был бесконечно близок его путь, но я более не мог идти чужой дорогой. Мне предстояло найти свой собственный путь.

Ночь была спокойной. Мы пили чай, и мне досталось аж два сухаря. Я поделился со Свами наблюдением, что временами его лицо принимало иное выражение — выражение невероятной глубины и благородства.