Но о Святом Духе в это десятилетие с увлечением писали далеко не только адвентисты. В те годы активно формировались церкви святости веслианского толка, а первые годы нового столетия были отмечены возникновением современного пятидесятничества. Оба эти движения много говорили о работе Духа в жизни людей и в церкви. На другом конце богословского спектра были либеральные христиане, проявлявшие все больший интерес к таким «духовным» теориям, как имманентность Бога, и к идеям, присущим таким восточным религиям, как индуизм с его пантеистическими воззрениями на пребывание Бога в человеке.
Прескотт, Джоунс и Ваггонер, каждый по–своему и в разной степени, склонялись к одному из этих взглядов. Прескотт и Джоунс (впоследствии присоединившиеся к говорящим на языках и соблюдающим седьмой день пятидесятникам) стали двигаться в сторону тех учений о Святом Духе, которые были свойственны церквам святости и пятидесятникам, а для Ваггонера соблазном стал пантеизм.
Пантеистические идеи Ваггонера стали вполне очевидны уже во время сессии Генеральной Конференции 1897 года.
«Бог сказал, — вещал он делегатам, — и вот Слово Его явилось деревом, или травой».
«Вот Бог ваш, — отмечал он пять дней спустя. — Где? Во всем, что Он сотворил… В этой травинке бесспорно явила себя замечательная сила. Но что это была за сила? Его собственная жизнь, Его личное в ней присутствие»
На сессии 1899 года, проповедуя на тему о «воде жизни», Ваггонер утверждал, что
«человек может обрести праведность в омовении, если знает, откуда взялась эта вода»
В его книге
«Солнечный свет, который нам светит, воздух, который мы вдыхаем, пища, которую мы едим, и вода, которую мы пьем, — все это проводники, по которым к нам поступает жизнь. Жизнь, которую они нам сообщают, есть не что иное, как жизнь Христа, ибо Он есть жизнь, и потому мы постоянно имеем перед собой и внутри себя свидетельство, что в нас может жить Христос»
К началу двадцатого века несостоятельные и лживые учения о Святом Духе привели к возникновению в Церкви двух различных по своей сути проблем. С одной стороны, в ней появилось пятидесятнического рода движение «святой плоти». С другой стороны, начали распространяться пантеистические учения Ваггонера и Дж. Келлога. В ответ на эти богословские отклонения была предпринята попытка прояснить библейское понимание Троицы и связанных с Нею доктрин. Однако эти новые шаги в богословии были не просто реакцией на возникшие на рубеже веков проблемы. Они проистекали из необходимости более полного понимания Божества в свете обостренного интереса к плану спасения, проявившегося в 1888 году.
Что интересно: к библейскому взгляду на Божество адвентизм вернули не богословы, стоявшие по обе стороны дебатов 1888 года, а Елена Уайт. Не взяв на себя определяющую роль в доктринальном оформлении основополагающих адвентистских истин в 1840–х годах, она, тем не менее, помогла своим собратьям осознать изъяны в их богословских представлениях в 90–х. С другой стороны, она никогда не выдвигала каких–либо конкретных доводов по вопросам о Троице, о полном равенстве Христа с Богом и о Личности Святого Духа. В ее трудах эти истины как бы подразумевались. Со временем адвентисты стали исследовать эти исходные посылки. В течение первых четырех десятилетий двадцатого века они вели непрекращающиеся библейские исследования в поисках ответов на вопросы, связанные с природой Божества.
Прежде чем приступить к оценке вклада Елены Уайт в адвентистское понимание Божества, мы должны отметить, что в отличие от своего мужа и большинства прочих церковных руководителей на заре адвентизма она не делала однозначных антитринитарианских или полуарианских утверждений до 1890–х годов. Как, впрочем, и не противоречила руководителям движения в открытую. Ее ранние высказывания были достаточно неоднозначны, их можно было истолковывать и так, и этак. Так что переосмысление этих истин с ее стороны было скорее прояснением, а не полным отказом от прежних позиций (см.